Вкус медной проволоки - [11]

Я лежал с открытыми глазами. «Что я им сделал? - думал я. - Разве кто-нибудь обижался на Вовку Дорофеева? Платили деньги и ездили... Вот и все. А тут...»

Порывами дул ветер. Над головой шумели виноградные листья. Листья метались по чистому небу, заслоняли звезды... Вращалось переднее колесо велосипеда: «ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж». Прозрачный серебряный крут... Из темноты слышались голоса мальчишек. Потом шум воды. Они ушли, бросив меня одного. Болело колено...

Я закрывал глаза и пытался уснуть. Болело колено... У Чугунка росли усы. Чёрные усы. Они ползли над губой и стекали на подбородок. «Это не кровь!» - кричал Цубан. «Но ведь до первой кровянки...» - «Это не кровь!» - кричал Цубан. Шумели листья над головой. Их шум был похож на шум прибоя. Прибой накатывался с другой стороны двора. С той стороны была видна бухта. Где-то простучал поезд. Мне захотелось уехать...

Мама стояла надо мной и пристально смотрела на меня. Наверное, я проснулся от этого взгляда.

- У тебя все лицо в синяках, - сказал она. - Что случилось?

Я вспомнил. Вчерашнее всплыло, стало противно, как от касторки.

- Ничего. Это пройдёт. Не волнуйся.

Она вздохнула.

- Если бы ты знал, как мне трудно с тобой без отца.

- Не беспокойся, - повторил я. - Это пустяки. Пройдёт все это.

Она ушла.

Целый день я провалялся в кровати, читая книгу. Бабушка, увидев синяки, так разозлилась, что схватила велосипед и увезла его в сарай.

- Из-за этого чёртова велосипеда уже всё лицо - один синяк! - кричала она. - Я вас знаю. Ещё убьют ребёнка. Говорила ей: не покупай! Не покупай! Пусть теперь пропадёт к чёртовой матери.

К вечеру она отошла и разрешила взять велосипед.

Я вышел на улицу. Мальчишки как всегда сидели на розовом крыльце.

Я подъехал к ним. Они молча смотрели на меня. По их лицам нельзя было понять, что они обо мне думают. Я прислонил велосипед к крыльцу и по ступеням поднялся наверх.

- Вот. Пересчитайте, - я положил деньги на камень. - Все деньги, которые получил от вас.

Потом спустился вниз и сел на велосипед.

- Теперь тебе фара не нужна, - крикнул Цубан. - Ха-ха!

Они ржали за моей спиной,

Я повернулся.

- Ну-ка, слезай, - сказал я и прислонил велосипед к крыльцу.

- Тебе что? Мало вчера получил, да? - крикнул Чугунок. Глаза у него припухли, стали узкими, как у китайца, но синяков заметно не было,

- И ты слезай.

- На арапа берёшь! - крикнул Цубан, - Ну-ка, пошли, Чугунок.

Жереб посмотрел на Шурку:

- Сядь, Чугунок, или я буду за него. Иди, Цубан, один. До первой кровянки.

Я ждал Цубана внизу. Мне было все равно. Я знал, что сейчас свалю его на землю, а потом буду драться с Чугунком и с Жеребом, если дойдёт до этого, хотя он был в пять раз сильнее меня. Мне было все равно - я готов был драться со всем светом.

Цубан мялся. Он переступал с ноги на ногу, не решаясь спуститься вниз. Я смотрел на его пыльные босые ноги и ждал.

- Он чокнулся, - крикнул Котька. - Кончаем, ребята.

Они молчали.

Я поднял голову.

Шурка все еще стоял, не зная, что ему делать.

Я взял свой «драндулет». От противогазных трубок покрышки стали бугорчатыми, колеса искривились и сильно «восьмерили», хотя я уже несколько раз подтягивал спицы, когда обод начинал биться о вилку. Было ясно, что колеса скоро «полетят».

«Ладно, - подумал я. - Вам же хуже».

Я развернул велосипед и. покатил в сторону крепости. Теперь мне было наплевать, что они обо мне думают.

Утром я пошёл мыть ялики. Было еще совсем рано, но у причала уже покачивались два пустых ялика, и с третьего выгружали рыбу.

- Могу подраить ялик, - сказал я.

- Добро, - сказал рыбак.

- Чем будешь брать? Деньгами или рыбой? - спросила его жена. Она была в бушлате и в резиновых сапогах.

- Мне бы деньгами, - сказал я.

- Идёт, - сказал рыбак.

Жена поднялась на причал и взяла большую корзину с кефалью.

- Захватишь остальные! - крикнула она. - Не задерживайся.

Рыбак кивнул головой.

- Иди помогай! - крикнул он мне. Он подогнал ялик к берегу, и мы вытащили его на песок.

- Вот тряпки. Помоешь дно тоже. Потом приходи ко мне. Меня зовут дядя Серёга.

Дядя Серёга поднял вторую корзину со ставридой и ласкирями. Я взял одну ставридку. В руке она ожила и забила хвостом.

- Полтора рубля получишь. Хватит?

Я бросил ставриду обратно:

- Не беспокойтесь. Будет блестеть, как новенький.

Дядя Серега улыбнулся:

- Ну валяй.

Я взял брезентовое ведро и принёс воду.

«За неделю заработаю на камеру». Я снял майку и положил её на камень. Потом принёс еще три ведра воды и их тоже выплеснул в ялик. Согнувшись, я залез под носовую банку, где лежала «кошка». Здесь пахло смолой и рыбой. Я драил дно и насвистывал: «В нашу гавань заходили корабли».

Кто-то дотронулся до моей спины. Я попятился назад и поднял голову. Надо мной стоял Котька. На кончике его греческого носа висела капля. Он шмыгнул носом.

Я пришел тебе помогать, - сказал он, не глядя на меня. - Бабушка сказала; что ты здесь...

Я молча протянул ему ведро.

Через две недели мы купили обе камеры. На одной было десять латок. На другой только три.

ВКУС МЕДНОЙ ПРОВОЛОКИ

Лампа вдруг закоптила, по стене дота заплясали тени. Фёдоров подошёл к лампе, снял стекло, обмотав его тряпкой, и подрезал ножницами фитиль. Потом снова вставил стекло. Стало светлее, и я увидел его губы.