Вкус коньяка - [3]

- Ну, что тебе рассказать? - спрашиваю, - Маслят нынче много.

Второй слой богаче первого. Сейчас от вас - на дачу. Завтра с утра в лес схожу. Рябинка твоя стоит - вся в гроздьях, рыжая. Как ты. За розами ухаживаю, не ленюсь. А виноград этим летом весь осы поедят.

Гнездовище их нашел на чердаке. Там два таких огромных кокона, просто страшно смотреть, и десятка полтора маленьких, с Лизонькин кулачок. На зиму спать улягутся, буду что-то делать с ними. Иначе не видать урожая. А может, и ничего не буду делать, зачем он мне, виноград? Пусть едят, весь не съедят. Не они, так воришки все лозы пообдерут. Я же урожай почти не снимаю. Так, растет для красоты…

Что еще? Да! Банда у нас дачная объявилась. Бомжи, наверное. Цветной металл воруют. Вилки, ложки алюминиевые тащат…

Я разговаривал с Зоей, понимая, что это я уже рассказывал.

Говорил и старался не смотреть ей в глаза. Но решился все-таки.

Взгляд Зоиных глаз был чуть-чуть насмешливым.

- Ну, чего уж там, - признался я жене, - знаешь ведь все. Про нас с Анной. Оправдываться не буду, сегодня опять разговаривали и… ну, в общем, как на женщину, я на нее сегодня посмотрел. Нет, не думай, ничего такого…, я тебя не предам. Ты всегда будешь у меня единственной. Ведь тебя никем заменить нельзя. Да и не нужно мне этого. Правда.

Мне показалось, что выражение Зоиного лица слегка изменилось, насмешка исчезла. Улыбается, но без насмешки, счастливо.

- А может, мне рядом с тобой лечь? - спросил я. - Может, есть там что? Там, где ты? Может, тогда я просто не разглядел? Не увидел?

Ответь, Зоинька. Ответь, единственная моя!

Зоя молчала. Молчала и по-прежнему улыбалась. Вот и пойми! Она и при жизни была не очень-то разговорчивой. Молчит, и думай, что хочешь, угадывай ее ответ.

- Устал я. Одиноко мне. Ты там, я здесь. Разве можно вот так… десять лет порознь? Знать бы, что встретимся на том свете, не стал бы резину тянуть. Знать бы… Помнишь, в командировки уезжал. На неделю, на месяц. Мне эти разлуки вечностью казались. А тут - десять лет! Ну, что молчишь? Опять молчишь… Эх, знать бы…

Я сгреб опавшие листья с могил в полиэтиленовый мешок, унес на свалку. Потом тряпицей, смоченной "карачинкой", протер портреты сына, невестки и годовалой Лизоньки. Хоть и чисто все с виду, но пыли налетело. Протирая Зоино изображение, невольно залюбовался им.

Мастер был хороший. Выбивая Зоин портрет на черном камне, перенося изображение с фотографии, он не схалтурил, смог передать то самое выражение ее лица, которое я знал и помнил, которое любил и которое было на фотографии. Это была моя любимая фотография. Как всегда, я подловил Зою неожиданно. На Этой фотографии моей жене тридцать лет.

Почему-то я всегда помню ее тридцатилетней, хотя мы с Зоей с одного года и теперь ей столько же, сколько мне - шестьдесят. А когда упал и разбился этот самолет, в котором они с Мишкой, Светланой и

Лизонькой летели из Иркутска, возвращаясь из гостей от Светланиных родителей, ей было пятьдесят. Но помню я ее всегда только тридцатилетней. Высокая, яркая, красивая. Она не была болтушкой.

Может, поэтому мы так понимали друг друга? Без слов. Я всегда знал, хорошо ей или плохо. А Зоя, тут и говорить нечего, она знала меня, как облупленного. Иногда, я только подумаю, а она говорит слова, которые я сказать хотел. И наоборот - я скажу что-то, а она мне:

"Только что хотела тебе сказать именно это". Часто одновременно произносили одну и ту же фразу. Скажем одно и то же и расхохочемся.

Но вообще Зоя редко смеялась, только улыбалась. Нежно, с любовью, как на той фотографии…

*5.*

Нам было по тридцать, Мишке шел шестой год.

Мы отдыхали на Одесских лиманах. Втроем, семьей.

Славное было время! Вообще славное, не только для нас троих, для всех людей, живущих в Советском Союзе. Практически каждый советский человек мог позволить себе летом отдых на море. На нашем море - на

Черном, на Балтийском… Украина, Латвия, Грузия были республиками, и никто не тянул одеяло на себя. Никто не считал, что русские покушаются на их суверенитет, про визы никто и не слыхивал.

Мы жили в кемпинге, в белом пластиковом трейлере. Завтракали, обедали и ужинали в общей столовой, расположенной на возвышенности, метрах в ста от кемпинга. Фрукты были на столе постоянно. Но мы еще и покупали, в основном арбузы. За копейки, на рубль три штуки, молдаване привозили. Арбузы такие - просто прелесть! Один к одному, но небольшие - величиной вполовину волейбольного мяча. Кончиком ножа коснешься темно-зеленой поверхности, мячик с треском раскалывается пополам, а внутри - прохладная и сахаристая ярко-красная мякоть, шкурка тонкая, а косточки в арбузе не коричневые, а абсолютно черные. Таких арбузов я больше не ел нигде.

После завтрака мы шли на лиман, который был где-то в километре от кемпинга. Возвращались к обеду и снова туда, на море, до самого ужина. Мы купались в теплой воде лимана, жарились на солнце, объедались арбузами, разговаривали о важном и о всякой пустяковой всячине. И после ужина мы шли на лиман, любовались закатом. В кемпинг возвращались, когда было совсем темно. В трейлере мы только ночевали. Если бы с нами не было Мишки, если бы мы с женой поехали в отпуск одни, чего на самом деле никогда не случалось, только тогда, когда Мишка был совсем маленьким, и была жива моя мама, то, возможно, в трейлере мы бы с Зоинькой проводили времени много больше, чем на море.