Вкус дыма - [49]

Я лежу неподвижно, вслушиваюсь в дыхание других, пытаюсь понять – бодрствует ли еще кто-то кроме меня. Ближе всех ко мне кровать преподобного Тоути – он решил заночевать в Корнсау из-за позднего часа. Однако я знаю, что это не он разбудил меня. Священник не станет будить узницу, нашептывая ей на ушко, словно пылкий любовник.

Проходят минуты. Почему в комнате так темно? Я не вижу собственных ладоней, хотя подношу их к самым глазам. Мрак вторгается в мое сознание, и сердце мое трепещет, точно пойманная птица, которую проворно стиснули в кулаке. Даже когда я принуждаю себя закрыть глаза, темнота никуда не девается, и теперь в ней то и дело вспыхивают зловещие пятнышки дрожащего света. Так открыты у меня глаза или нет? Может быть, меня разбудил призрак – чем еще объяснить эти блики, возникающие передо мной во мраке? Они словно язычки пламени, оторвавшиеся от сплошной стены огня, и перед моими глазами плывет лицо Натана, рот его раскрыт в пронзительном крике, зубы залиты кровью и влажно блестят, и горящее тело его роняет на мою постель хлопья испепеленной кожи. Все пропахло китовым жиром, и нож Фридрика ушел по рукоять в живот Натана, и крик рвется из моей груди, словно выдранный веревкой изнутри меня.

Огоньки гаснут. Неужели я спала? Кажется, и минуты не прошло.

– Преподобный Тоути! – шепчу я.

Он переворачивается на бок и продолжает спать.

– Преподобный! Можно мне зажечь лампу?

Разбудить преподобного оказывается делом нелегким – он дрыхнет самозабвенно, точно пьяница, принявший лишку. Я трясу его за плечо сильнее, чем хотелось бы. Наверное, он смущается не на шутку, когда, проснувшись, видит меня в нижнем белье.

– Что такое?

– Мне снова снился сон.

– Что?

– Можно мне зажечь лампу?

– Истинному христианину надлежит довольствоваться светом Божиим, – сонно и оттого невнятно бормочет он.

– Ну пожалуйста!

Преподобный не слышит меня. Он начинает храпеть.

Не обретя утешения, я возвращаюсь в свою кровать. И чувствую запах дыма.

Моя мама умерла. Инга умерла.

Она лежит, укрытая ветошью, в кладовой, потому что землю сжали челюсти льда и стужи и нельзя копать ямы и рыть могилы.

Так холодно, что ей приходится ждать, когда ее похоронят.

Так одиноко, что я завожу дружбу с во́ронами, которые охотятся на ягнят.

Я закрываю глаза, и вот уже крадусь по коридору в зыбком свете прихваченной с собой лампы, и дрожу всем телом, потому что мне страшно. Слышно, как в ночи за стенами дома воет ветер, и мне чудится, будто я слышу, как моя приемная мать царапает ногтями дверь кладовой, где ее уложили, спеленатую, ждать прихода весны, когда можно будет заколотить гвоздями ее гроб и похоронить. Я останавливаюсь, и напряженно вслушиваюсь, и за воем ветра словно бы улавливаю тихий скребущий звук, а затем голос, который зовет меня: «Агнес, Агнес!» Это Инга зовет меня, просит, чтобы я ее выпустила. Я не умерла, я вернулась, я опять жива, меня надо выпустить из кладовой, а не держать тут, словно разделанную тушу, которую оставили подвяливаться. Вместе с солью, ячменем и мукой, в которой кишат датские черви.

Я стою, словно приросла к месту, и трясусь от страха. А потом – да, мама, да! Я делаю шаг в сторону кладовой и рывком распахиваю дверь – она не заперта. Я распахиваю дверь, поднимаю повыше едва коптящую лампу и вижу недвижное тело Инги, которое лежит на полу, головой на мешках с сушеными рыбьими головами, и горько рыдаю, потому что гораздо хуже знать, что она действительно мертва. Моя приемная мать умерла, а моя родная мать бросила меня. И я опускаюсь на пол, обессиленная безысходным, безутешным горем осиротевшего ребенка, и ветер рыдает и причитает за меня, потому что мой язык уже на это не способен. Ветер кричит и стонет, кричит и стонет, а я сижу на земляном полу, отвердевшем от мороза, и вдыхаю запах рыбьих голов, тошнотворный запах, в котором пресный аромат зимы смешался с вонью соли и сушеной кости.

Глава 7

Убийца Фридрик Сигюрдссон родился в Катадалюре, а именно в приходе Тьёрн 6 мая 1810 года и был конфирмован моим предшественником в названном приходе, преподобным Сэмундуром Оддсоном, в 1823 году. В то время названного Фридрика описывали как обладающего «недюжинным умом», а также глубоким знанием и пониманием основ веры. Однако же поведение его мало соотносилось с перечисленными добродетелями. Он настолько закоснел в дерзости и непокорстве родительской воле, что осенью 1825 года его родители даже сетовали мне на это. Именно из разговора с ними я узнал о его в высшей степени упрямом нраве.

Не могу с уверенностью судить о том, каково было полученное им воспитание – поскольку сам к тому времени служил в этом приходе всего пятый год. Однако мое мнение таково, что его растили, давая ему слишком много воли.

Свидетельство преподобного

Йоуханна Тоумассона

5 сентября 1829 года

Преп. Т. Йоунссону Брейдабоулстадур, Вестурхоуп

Младшему проповеднику Торвардуру Йоунссону

Я пишу затем, чтобы узнать, каковы твои успехи в отношении преступницы Агнес Магнусдоттир. Не так давно я встречался с преподобным Йоуханном Тоумассоном из прихода Тьёрн, каковой счел нужным уведомить меня о духовном росте и смягчении нрава у преступника Фридрика Сигюрдссона, коего он опекает. Я полагаю необходимым встретиться также и с тобой. Если бы ты подобным образом отчитался мне о том, что происходит между тобою и преступницей, я мог бы оценить, насколько наставления в вере способствуют исправлению осужденных.