Вкратце жизнь - [29]

Не исключено, что Крука знала свой предмет и даже умела его преподавать. Легендарная ее вредность, мелкая мстительность, ненависть ко всему и всем в школе скорее всего были следствием общей пришибленности жизнью и тяжелых комплексов, которые вымещались на нас.

Темой ее постоянного брюзжания и инвектив было засилье в школе евреев и интеллигентов. Интеллигенцию она крыла с большевистской прямотой, а вот на засилье евреев только намекала, поскольку само слово “еврей” было в советском зазеркалье табуировано.

Объективности ради признаемся: она была недалека от истины. Интеллигентные московские семьи считали Вторую школу своей, да и евреев хватало.

Как однажды с улыбкой посетовала ЭлПэ, работавшая в школе еще до того, как она стала математической: “Когда-то у меня в одном классе учились Петухов, Курочкин и Цыпкин, а теперь у меня в одном классе учатся Розенблюм, Розенфельд, Розенман и Розеноэр…”

Иногда Круковская замечала, что ее перманентное брюзжание никого уже не цепляет, и переходила к активным боевым действиям.

Однажды посреди очередной тирады она грозно обратилась к Сергею Абелю, мирно болтавшему с соседом:

– Абель, ты интеллигент?

Абель встал и ошалело переспросил:

– Чего?

Надо сказать, Серега Абель был не самым точным адресатом для подобного вопроса. Почему Крука выбрала именно его? Может, в этот момент он болтал громче других. Может, потому что был по списку первым. Может, фамилия не понравилась.

– Абель, ты интеллигент? – угрожающе повторила Круковская и забралась на учительский подиум у доски, надеясь хотя бы оттуда посмотреть на долговязого Абеля сверху вниз. Но это бы ей не удалось, даже если б она влезла на стол.

Абель лихорадочно соображал, как бы ему изловчиться ответить, чтоб не попасть под раздачу, но так ничего путного и не придумал.

– Ну да, – неуверенно протянул он после тревожной паузы.

Почему-то этот ответ довел Круку до бешенства.

– Садись, хам! – заорала она со всей ненавистью гегемона к прослойке и перешла наконец на что-то химическое.

На ее уроках наш класс жил почти беззвучной параллельной жизнью, которая переходила в активную фазу, как только Круковская отворачивалась к доске, чтобы выписать очередную заковыристую формулу.

Помню, как в одно из таких чудных мгновений раздался страшный грохот.

Взрыв? Химический эксперимент, затеянный кем-то из наших умников?

Крука испуганно обернулась и увидела отправленного соседом в нокаут Лешу Виноградова, рухнувшего в проход между рядами парт, где его накрыло спинкой сломанного стула.

Озверевшая Крука бросилась к нему с отлетевшей к доске ножкой стула наперевес…

В последний момент неминуемая расправа была неожиданно заменена ссылкой в директорский кабинет. Леше было велено отнести злосчастную ножку Владимиру Федоровичу.

– Пусть он видит! – вскричала Крука, гневно сверкнув стеклами очков. Очевидно, Владимир Федорович должен был увидеть нечто большее, чем просто Виноградова с ножкой от стула.

Леша безрадостно поплелся к выходу.

Вскоре он нарисовался в проеме дверей. Уже без сломанной ножки.

– Ну что, отдал директору?! – мрачно спросила Крука.

– Владимира Федоровича не было в кабинете, – кротко ответил Леша, – я оставил ножку у секретаря, у Людмилы Николаевны. Попросил ее отдать директору, когда он вернется. Людмила Николаевна сначала удивилась, но я объяснил, что это вы просили ему передать…

Сдержать хохот не удалось.

Перед нашим выпуском Круковская выставила Наташе шесть двоек подряд.

Крука, видимо, рассчитывала, что Наташина мама, учитель физики нашей школы, с которой они терпеть друг друга не могли, запросит о пощаде.

Я пересел к Наташе.

Крука оценила маневр. Моя успеваемость по химии рухнула вместе с надеждами на медаль. Но, как говаривал Михайло Васильевич Ломоносов, если где-нибудь чего-нибудь убудет, то где-нибудь в другом месте чего-нибудь обязательно прибудет. Так у нас и вышло…

Круковская и сочинила тот своевременный донос на школу, который подписали и Фантомас и Бегемот.

Незатейливый, но идеологически точный слоган “КРУКА – СУКА” стал надежным паролем мирового сообщества второшкольников.

Каждый выпускник непременно расскажет вам, как он прочитал эти огненные слова, эти наши мене-текел-фарес не только в курилке МГУ или физтеха, в аудитории Гарварда или Кембриджа, но и в аэропортах Франкфурта, Тель-Авива, а то какого-нибудь и вовсе Буэнос-Айреса.

Второшкольными теоретиками строго доказано, что уравнение КРУ×КА=СУКА при замене букв на цифры имеет единственное решение.

Однажды на уроке химии, когда назойливая Крука привычно зудела над ухом, обрывки нескольких фраз проступили из общего монотонного жужжания:

“Когда я была маленькой девочкой, купили новые ботиночки… мама мне говорила… не прыгай через лужи…”

Не знаю, с чего это ее так занесло.

Может, она и лужи связала с тем, что если в кране нет воды – далее по тексту…

Но я посмотрел на нее будто впервые: вот эта, нет, точнее, вот это когда-то было ребенком? маленькой девочкой? прыгало через лужи?

Как же жизнь должна была тебя переехать, чтоб ты стала такой откровенной и даже демонстративной дрянью… И что-то очень-очень отдаленно похожее на жалость шевельнулось – нет, ну не в сердце, а почему-то в районе живота.