Визитатор - [10]

В воротах аббатства Святого Аполлинария, осел Жакоба, вдруг заупрямился, отказываясь войти. Как пошутил потом викарий, Буцефал, очевидно, забыл о своем благородном имени, роднившем его с лошадью великого грека. Конь же визитатора, гнедой красавец из конюшни Его Преосвященства, презрительно фыркнул, и гордо прошествовал мимо продолжавшего упираться осла.

Глупая сцена затягивалась. Жакоб израсходовал весь запас приличествующих месту увещеваний, на которые Буцефал не обратил абсолютно никакого внимания.

Нищие бросили ловить блох в своих заскорузлых от грязи и пота отрепьях. Оскалив гнилые зубы, они с интересом следили за безуспешными попытками Жакоба заставить осла войти в монастырские ворота. Он, то грозился задать Буцефалу трепку, то ласково ему обещал целый мешок ржаных корочек — все впустую. Ситуацию спас привратник аббатства, предложив заняться упрямцем.

В этот самый момент на дороге, ведущей от церкви к воротам, показался отец-настоятель в сопровождении нескольких монахов.

Аббат Симон был само внимание и предупредительность. После легкого ужина и вечерней службы он лично провел визитатора по обители. И, конечно, не упустил возможности сразу же дать понять — своим нынешним процветанием аббатство обязано исключительно ему.

Матье де Нель безучастно выслушал отца-настоятеля, что несколько охладило воодушевление последнего. Тем не менее аббат не пал духом, приписав сдержанность викария утомительному путешествию.

Первое впечатление, а отец-настоятель, как и все не очень умные люди, всецело доверял первому впечатлению, было обнадеживающим. Высокий, с длинным носом и насмешливым ртом, викарий был немногословен и казался погруженным в свои мысли. Аббат уловил едва заметный запах фиалки, исходящий от поклажи визитатора, оценил богатую сбрую его коня и прочие мелкие, но говорящие сами за себя детали. Вывод напрашивался один — привычки щеголя Матье де Нель сохранил, а это очень хорошо! Словом, предположение Армана оказалось верным — такой не может быть опасным.

Комнаты для важных гостей располагались в том же крыле, что и апартаменты отца-настоятеля.

Жакоб наскоро устроился в передней — она предназначалась для лиц, сопровождавших знатную персону, — и отправился бродить по аббатству. Он называл это «окинуть глазом».

Матье де Нель остался один. Последние лучи заходящего солнца преломлялись в цветных оконных стеклах, оставляя на плиточном полу желто-синие размытые пятна.

Викарий не спеша обошел две комнаты, в которых ему предстояло провести несколько ближайших дней. Вернее, комната была одна, очень большая, с высоким потолком, расписанным, как и стены, цветочными мотивами. Ее разделял фламандский гобелен отнюдь не с благочестивым мотивом: из замка на прогулку выезжала веселая кавалькада дам и кавалеров.

По губам викария скользнула ироничная улыбка. Обстановка комнаты рассказала ему об отце-настоятеле больше, чем личная беседа. Все здесь призвано было произвести впечатление: и толстый ковер на полу, и кресла с высокими резными спинками, и большие сундуки, и даже шахматный столик!

Он отогнул край гобелена. На возвышении стояла широкая кровать, закрытая синим шелковым пологом, рядом с ней скамья, на которой для удобства были разложены мягкие подушечки, у окна два ларя для одежды с начищенными до блеска медными замками и налой 10с книгой.

Викарий полюбопытствовал — оказалось «Утешение философией» Боэция — вот даже как! Он перелистал страницы, переписчик без сомнения был мастером и превосходно справился с делом. Дорогой пергамент исписан ровными острыми буквами, ни одного исправления или подтирки, заглавные выведены красными чернилами, без лишних завитушек и украшательств, которые Матье де Нель не любил, — они отвлекали от чтения и ничего не добавляли к сути текста.

Он подавил в себе желание хоть немного почитать, с сожалением захлопнул манускрипт, еще раз огляделся по сторонам и усмехнулся: «Прав был дядя, расписывая комфорт, который меня здесь ожидает. И аббата он описал верно, а вот его высокопреподобие, кажется, принял меня за простака. Впрочем, все это ерунда, главное — библиотека. Надеюсь, она меня не разочарует».

Капитул следующего дня мог служить образцом для подражания, особенно его дисциплинарная часть, очевидно, продуманная заранее вплоть до мельчайших подробностей.

Первым в небрежении своими обязанностями был обвинен привратник аббатства, оставивший ворота в среду на некоторое время приоткрытыми, из-за чего двое кур смогли без труда выйти за монастырские стены. Беглянки были водворены на место с большим трудом усилиями пятерых монахов, вынужденных бросить на время свою обычную работу.

Привратник, явившись на капитул смиренно без сандалий, признал за собой случившийся недосмотр и облегченно вздохнул, выслушав наложенное на него наказание: все ближайшее воскресенье провести в посте и молитве.

Следующим покаялся брат Тьерри. Он непристойными словами обругал келаря, за что неделю должен был питаться водой и хлебом, вкушая скудную пищу отдельно от остальной братии.

После капитула, и последовавшей за ним утренней мессы, викарий в сопровождении монастырского совета приступил к исполнению своих обязанностей.