Визит нестарой дамы - [30]

– Когда не было денег, все были плохо одеты. – Тихоня просто джентльмен.

– Теперь у нее другая жизнь с другими деньгами. – Дин.

– Так зачем ей теперь с нами встречаться, если у нее много денег? – Пупсик.

– Чтоб было еще больше. – Рациональная Дин.

– А сколько денег? О какой сумме речь? – Тихоня.

– Ну как тебе не стыдно, мы же не за деньгами пришли. – Застенчивая Пупсик.

– Расслабься, в Америке об этом говорят спокойно. – Раздраженный Тихоня.

– Деньги большие, но сумму я могу назвать только всем вместе, таковы условия игры, и они придуманы не мной, – бесстрастная Дин.

– Понятно… – Пупсик обреченно.

– Так вы готовы встретиться? – Дин.

– Это трудный вопрос. – Тихоня.

– Мне такие деньги даром не нужны! Все, что надо, мы сами заработаем, у нас серьезная фирма, мы переводим западные бестселлеры. Я не знаю, как с ними встречаться, это была такая ужасная история, мы до сих пор в себя не пришли. – Пупсик.

– А что именно вы переводите? – любопытная Дин.

– Мы работаем по всем направлениям, – уклончивая Пупсик. Ей стыдно сказать, что они начиняют СНГ розовым дамским и кровавым романом, мыло варят.

– Прошло три года. – Дин.

– Можно еще немного коньяку? – Пупсик.

– Конечно. – Дин.

– Не пей столько. – Озабоченный Тихоня.

– Мне кажется, что это было вчера… Жизнь с Васькой лучше не вспоминать, он пил, унижал меня по-страшному… но тогда я считала, что это нормально. – Пупсик.

– Он бил ее. – Тихоня.

– Очень редко, к тому же пьяный… – Пупсик.

– И сколько вы это терпели? – Дин.

– Пятнадцать лет. Только ради дочери, потом он вообще переселился к матери, и у меня не было ключей от той квартиры. Он до развода ребенка в упор не видел, это он теперь изображает образцового папашу… А у него с Ёкой было то же самое, она каждую секунду объясняла, что он ничтожество. – Нельзя Пупсику пить, «лошади понесли».

Пупсик и Васька держались на садомазохистских радостях и запрете на развод пятнадцать лет. Если бы не путч, всю жизнь бы так трубили. Собственно, Пупсика и Тихоню повенчали гекачеписты. Мы были на юге, а они встречались в нашей квартире. Андрей требовал, чтоб ключи отдали его командированной сестре, но я понимала, что легче снять сто гостиниц, чем дать этим инфантилам возможность понять, что они должны бороться за свое счастье. И тут девятнадцатое августа, когда мы на пляже вжимались ушами в приемники, ловя радио «Свобода»…

Пупсик с Тихоней под сенью Васькиного отпуска и Ёкиного спекулянтского заезда проснулись среди дня, вплыли на кухню, поставили чайник, включили телевизор и увидели «Лебединое озеро». Неспособные бунтовать ни при какой погоде и приседающие на любой поставленный голос, они ощутили такой азарт против тирании в лице советской власти, родителей и собственных супругов, что побежали к Белому дому и встали в цепочку, остановившую танки.

Я все жду социолога, готового проанализировать прямо пропорциональную зависимость между путчем и количеством разводов в нашем поколении. Когда я вернулась с отдыха, на эскалаторах метро ехали толпы людей с роскошными лицами, я никогда не видела такой плотности приличных физиономий на один квадратный метр Москвы. Все были одухотворены бунтом.

К новому году облик населения в метро восстановился, кто успел оторваться, пересел в автомобили и такси, остальные начали маргинализоваться. Видимо, с точки зрения оздоровления населения такие психодрамы надо проводить раз в полгода и без жертв. Есть же племена, разыгрывающие символические войны, чтобы уберечься от настоящих.

У Пупсика с дедушками и бабушками было не слава богу. Кого постреляли, кто рано умер. Видимо, ощущение полной беззащитности и неукорененности в Москве делало все их семейные истории вральными, и образ предков плавал в диапазоне от богатых аристократов до армянских колхозников. Видимо, каждый раз повествование цеплялось за спрос, что часто бывает в пуганых семьях, где предки сидели. И выход к Белому дому был для Пупсика не бунтом, а гипербунтом за все про все. В том числе за униженную бедностью с детства мать, за униженного по собственному выбору отца, мелкими шажочками и аккуратными текстами взбиравшегося к карьере в годы, когда приличных людей туда не звали.

– В общем, он заставил меня объявить Ваське, что я больше не хочу с ним жить. – Пупсик, будто к Тихоне в принципе можно применить слово «заставил». – Я знала, что за этим последует. Мы сразу спрятались на дачу. Васька ввалился туда с пьяными дружками, выбил окно. Избил его, заставил уйти… Потом они его в лесу чуть не зарезали! Это был ужас!

– А вы не могли предположить, что он начнет искать вас на даче? – Ну, Дин, хорошо соображает!

– Хватит тебе уже коньяка. – Тихоня.

Представляю, какой он сидит бледный, как барабанит длинными пальцами по столу и злится стриптизу. Но Пупсику больше некому рассказать «лав стори», у знакомых три года назад уже уши завяли от сусальных подробностей; и теперь сквозь лупу времени все ярче и ярче выпирают детали, которые так не хотелось замечать тогда.

– Хочу и пью! Могла – не могла? Мне уже сто раз задавали этот вопрос! Да если б он нас не застукал, это бы никогда не кончилось! Это бы тянулось всю жизнь! – Пупсик.