Визит лейб-медика - [66]

Она потребовала анализа ситуации и получила его.

Гульберг доложил.

После алжирской авантюры, когда датская флотилия была направлена в Средиземное море и значительная ее часть была разбита, возникла серьезная необходимость восстановления флота. Проблему изложили Струэнсе, и он ответил на это двумя документами. Один из них запрещал производство спиртного на основе зерна и частное самогоноварение. Второй оповещал о том, что он собирался не только наполовину урезать штат придворных, но и сократить военную часть флота. Это означало, что верфь на Хольмене должна была прекратить свою работу. Рабочие, особенно призванные из Норвегии матросы, были вне себя. Гульберг несколько раз сносился с ними. Его также посетила их делегация.

Они спрашивали, верны ли слухи, утверждающие, что Струэнсе держит короля под арестом и намеревается его убить.

Гульберг на это «мимикой и жестами» намекнул, что это правда, но что необходимо тщательно спланировать и продумать меры по защите государства и королевского дома. Он сказал им, что разделяет их возмущение по поводу того, что они лишились работы на верфи. Что касается блуда Струэнсе, то он каждый вечер молил Бога, чтобы того поразила молния, ради Дании.

Они готовят восстание. Рабочие намереваются двинуться на Хиршхольм.

— А там, — спросила вдовствующая королева, — они собираются его убить?

Гульберг на это, безо всякой улыбки, сказал:

— Восстание недовольного народа против тирана всегда непредсказуемо.

И, как бы между прочим, добавил:

— Его можно лишь инициировать и направить.

Новорожденная девочка спала, и ее дыхание было ему слышно лишь когда он прикладывал к ней ухо. Ему казалось, что она прекрасна. Значит, у него, в конце концов, все-таки появился ребенок.

Все было так спокойно в это лето.

О, как бы ему хотелось, чтобы так могло быть всегда.

Но около девяти часов вечера 8 сентября 1771 года через ведущий на остров мост к Хиршхольмскому дворцу прибыла карета; это был граф Рантцау, немедленно пожелавший поговорить со Струэнсе. Рантцау был взбешен и сказал, что хочет «выяснить отношения».

— Ты окончательно сошел с ума, — сказал он. — Копенгаген полон памфлетов, открыто обсуждающих твою связь с королевой. Всякий стыд уже отброшен. Запрет на самогон их просто взбесил. На некоторые подразделения армии, однако, еще можно полагаться, но как раз эти подразделения ты и распустил по домам. Почему вы сидите здесь, а не в Копенгагене? Я должен это знать.

— На чьей ты стороне? — спросил Струэнсе.

— Я бы тоже хотел задать этот вопрос. Ты знаешь, что у меня есть долги. Поэтому — поэтому!!! — ты вводишь закон, который говорит, что «юридическое право во всех долговых тяжбах должно осуществляться, невзирая на сословную принадлежность или личные заслуги дебитора», что звучит красиво, но введено, как я полагаю, только чтобы разорить меня. Твой главный умысел! Умысел! На чьей же стороне ты? Я хочу это знать сейчас, прежде чем… прежде…

— Прежде, чем все рухнет?

— Сперва ответь.

— Я не пишу никаких законов ради тебя. И никаких ради тебя не изменяю. Мой ответ — нет.

— Нет?

— Нет.

Последовало долгое молчание. Потом Рантцау сказал:

— Струэнсе, со времен Альтоны ты проделал долгий путь. Невероятно долгий. Куда ты собираешься идти теперь?

— Куда собираешься идти ты сам?

Тогда Рантцау поднялся и кротко ответил:

— В Копенгаген.

С этим он ушел и оставил Струэнсе в одиночестве. Тот пошел в свою комнату, лег на кровать и стал смотреть в потолок, стараясь вообще ни о чем не думать.

Тем не менее, он раз за разом думал то же самое. И это было: я не хочу умирать. Что мне делать.

«Защитить фланги», сказала она.

Но сколько же этих флангов надо защищать. И эта усталость.

Он не покинул королевский кортеж в Альтоне. Он избрал визит в действительность. Как ему было с этим справиться?

Глава 12 Флейтист

1

Из группы юных просветителей, собиравшихся когда-то в Альтоне, в окружении Струэнсе остался теперь один. Это был Эневольд Бранд.

Он был его последним другом. Он был флейтистом.

«Маленький отвратительный еврей», как выразился Рантцау, Элия Саломон Франсуа Ревердиль, высланный в свое время из страны, был вызван из Швейцарии. В течение лет, проведенных в ссылке у себя на родине, он усердно переписывался со своими друзьями в Дании, и происходившее там его очень огорчало и приводило в отчаяние, он не понимал, о чем думает его любимый мальчик, он совершенно ничего не понимал; но когда пришло предложение вернуться, он не колебался ни секунды. Ему предстояло представить когда-то приостановленные планы отмены крепостного права.

Его, однако, ждали совсем другие задачи. Все получилось не так, как он предполагал.

Причиной того, что его задачи оказались другими, было странное происшествие, в результате которого Эневольд Бранд больше не мог оставаться компаньоном Кристиана. Случившемуся — происшествию с указательным пальцем — суждено было стоить Бранду жизни.

Правда, на полгода позже.

После «происшествия» Ревердиль стал телохранителем короля. Прежде он был его учителем и другом, теперь же он сделался охранником. Положение было отчаянным. Волкам удалось растерзать его любимого мальчика, Кристиан был теперь другим. Все было не так, как прежде. Кристиан поприветствовал своего старого учителя, но без теплоты, он что-то говорил и бормотал, словно сквозь корочку льда. Привлекшее Ревердиля обратно представление о том, что будет осуществлена великая реформа, связанная с крепостным правом, развеялось.