Визит генералиссимуса - [13]

V

– Проведите меня, пожалуйста, куда-нибудь присесть, – проговорил Сталин, – устал я.

Люди, окружившие его плотной толпой, засуетились.

Вскоре генералиссимус расположился на скамейке. Одна женщина протянула ему бутылочку с водой. Рядом со Сталиным сел очень старый человек, который, пока генералиссимус пил воду, неотрывно смотрел на него помутневшими глазами.

– Иосиф Виссарионович, – сказал затем старик, – давно хотел поговорить с вами.

– Деда! – послышалось из толпы. – Какой же он Иосиф Виссарионович? Это артист.

– Не знаю, – ответил старик. – Может, он и артист… Но я вижу Сталина…

– Иосиф Виссарионович! – заговорил старый человек. – Я хорошо помню двадцатый съезд.

Сталин бросил на него быстрый взгляд и едва заметно напрягся.

– Вы были на съезде? – спросил он.

– Нет. Мне посчастливилось там не быть. Но я хорошо помню, что было в стране, когда он прошел.

– А почему вы говорите, что посчастливилось?

– Не знаю…

– Я работал тогда, – продолжил старик после некоторого замешательства, – в Сибири на машиностроительном заводе. И был еще членом горкома партии… Нас там двое было от комсомола – первый секретарь и я.

Созвали как-то нас на расширенное заседание бюро горкома по итогам съезда. Был у нас тогда секретарем горкома Макаров. Он и зачитал нам доклад Хрущева.

Старик смутившимся взглядом исподлобья посмотрел на Сталина. Тот продолжал внимательно глядеть на него.

– Зачитал и молчит, на нас смотрит… – старик запнулся и тяжело вздохнул. – Пока читал, мы все с ума сходили. Сначала думал, что один я. Но потом переглянулись… У всех было ощущение: с ума сошли. Мы. Или Хрущев. Сидим, как оплеванные, – рассказчик сглотнул подкативший к горлу комок. – Тихо так сидим. Макаров говорит: голосовать надо, одобрить. Проект постановления уже подготовлен. Кто за то, чтобы одобрить решения ХХ съезда КПСС об осуждении культа личности, прошу поднять руку. А сам не поднимает. На нас смотрит.

Старик опустил голову и вновь сглотнул.

– А мы на него смотрим, – потяжелевшим голосом продолжил он. – Рука ни у кого не поднимается. Наконец поднял Макаров руку. И мы вслед за ним подняли. Как будто чан с грязью на себя вылили. Потом распределяли, кому в какую парторганизацию идти проводить решения съезда в жизнь. Членов бюро горкома мало, парторганизаций много. Провели на следующий день пленум горкома и распределили окончательно. Задействовали остальных членов горкома. Мне достался мой машиностроительный.

Старик остановился. Его взгляд остекленел.

– На партсобрании, – продолжил он едва слышно, – когда я зачитывал доклад Хрущева, коммунисты кричали мне, что я – предатель.

Старик замолчал.

Сталин тоже молчал. Он сидел, застыв в одной позе. Его лицо будто потемнело, глаза неподвижно смотрели прямо перед собой. Подбородок едва заметно подрагивал.

– Ой, боже! – вдруг воскликнула какая-то женщина. – Переживает-то… как по-настоящему…

– Господин, артист! – неожиданно почти закричал стоящий в толпе мужчина. – Что вы делаете?!

Окружающие удивленно оглянулись на него.

– Это преступление! – продолжил с надрывом в голосе мужчина. – Нельзя так играть Сталина! Это холодный расчетливый тиран! Вы что? Ни одного фильма со Сталиным не видели? Зачем вы тут давите из всех жалость? Зачем людей вводите в заблуждение? Вы талантливы! Мы все видим, как вы талантливы! Но эту роль преступно так играть!

Толпа зашумела. Сложно было понять – в поддержку или в осуждение сказанному.

Артем резко повернулся к кричавшему, пробрался к нему сквозь толпу, взял под локоть и потянул вон.

– Мы так никогда! – продолжал кричать мужчина. – Никогда не избавимся от сталинского наследия! Кто вам позволил изображать его душкой?…

Договорить он не успел. Артем силой толкнул его на тротуар. Мужчина споткнулся и упал.

– Не туда пришел! – полетели вслед ему возмущенные голоса. – Тебе к телеящику надо!

– Кретины, совки! – кричал, поднимаясь, мужчина. – Вернется такой Сталин, и сами же в Сибирь, на лесоповал…

Артем с тревогой оглянулся на Сталина. Тот продолжал сидеть неподвижно, никак не реагируя на происходящее.

Не меняя позы, сидел и его сосед.

Окружающий мир будто перестал существовать для них.

– Я предал тебя, Иосиф Виссарионович, – проговорил старый человек.

Ни один мускул не дрогнул на лице у Сталина. Лишь еще сильнее потемнел взгляд.

– Деда! – раздался из толпы голос. Молодой человек подошел к старику и стал поднимать его со скамейки.

– Деда! – недовольно проговорил он, – Пошли домой! Ты чего перед артистом распинаешься?!

– Не перед артистом… – сказал, поднимаясь, старик. Его мутные глаза блестели от слез. – Сталин это. Я хорошо его запомнил. Я всю жизнь носил в себе… Всю жизнь хотел покаяться перед ним. Будто знал, что встречу…

– Погоди, комсомолец! – вдруг сказал Сталин старику, остановив его рукой.

Все замерли в недоумении.

Однако Сталин продолжал сидеть молча. Его лицо было в растерянности. Видно было, что он хотел что-то сказать, но, казалось, не мог пошевелить онемевшими губами.

– Вы кого-нибудь видели, – вмешался в ситуацию Артем, – из тех, кто был на съезде?

Старик вполоборота повернул в его сторону голову.

– Да. Был там один знакомый моего отца.