Вижу Землю... - [8]
Невесомость, к которой я быстро привык, сыграла со мной злую шутку. После одной из записей в бортовой журнал я отпустил карандаш, и он свободно поплыл по кабине вместе с планшетом. Но неожиданно развязался узелок шнурка, на котором был закреплен карандаш, и он нырнул куда-то под сиденье. С этого момента я его больше не видел. Дальнейшие свои наблюдения пришлось передавать по радио и записывать на магнитофон.
И только в короткие часы отдыха Гагарин разрешал себе отвлечься от дел. На охоте или на рыбалке, в лесу, собирая грибы, он был неутомим. Любил шутку, веселую и остроумную. Любил подтрунивать и весело смеялся, когда его самого удачно разыгрывали.
Юрий Гагарин и Владимир Комаров дружили. «Прекрасная это штука — жизнь», — любили повторять они.
За исключением этого небольшого происшествия, ничего непредвиденного не произошло. Заранее разработанный график полета соблюдался точно. До самого спуска все шло примерно так, как мы рассчитывали на Земле.
Он первым облетел на космическом корабле всю планету, а потом вновь объехал ее как желанный гость.
В 10 часов 25 минут автоматически было включено тормозное устройство. Корабль вошел в плотные слои атмосферы. Сквозь шторки, прикрывавшие иллюминаторы, я видел багровый отсвет пламени, бушующего вокруг корабля. Невесомость исчезла, нарастающие перегрузки вновь прижали меня к креслу. Они увеличивались и были сильнее, чем при взлете.
В 10 часов 55 минут, через 108 минут после старта, «Восток» благополучно опустился на поле колхоза «Ленинский путь» у деревни Смеловки.
В своем ярко-оранжевом скафандре я, наверное, выглядел странно.
Первые земляне, женщина и девочка, боялись подойти ко мне поближе. Это были Анна Акимовна Тахтарова и ее внучка Рита.
Потом с полевого стана подбежали механизаторы, мы обнялись, расцеловались. За те неполных два часа, которые я провел в космосе, радио донесло и сюда, и во все концы Земли весть о запуске. Моя фамилия уже была известна тем, кто меня встретил.
И где бы ни бывал Юрий Гагарин, он всегда был послом мира и дружбы и преумножал число наших друзей.
«Восток» спустился в нескольких десятках метров от глубокого оврага, в котором шумели весенние воды. Корабль почернел, обгорел, но именно поэтому казался мне еще более красивым и родным, чем до полета.
ЖДЕМ НОВЫХ СТАРТОВ!
После полета мне стало трудно, никем не замеченным и не узнанным, походить по вечерней Москве, прийти на Красную площадь. Популярность — вещь непоправимая. Приходится лишь думать: чему и кому ты ей обязан?
Один иностранный корреспондент спросил меня:
— Не устали ли вы, Гагарин, от той известности, которую получило ваше имя после 12 апреля 1961 года? Теперь, наверное, вам обеспечен отдых до конца жизни…
— Отдыхать? — возразил я ему. — У нас в Советском Союзе все трудятся, и больше всего — самые известные люди, Герои Советского Союза и Герои Социалистического Труда. Их в стране тысячи, они стараются работать как можно лучше, увлекая других своим личным примером.
Дел после первых полетов в космос у нас не убавилось, а прибавилось. Все мы продолжаем учиться. Совершенствуем знания в области космических полетов. Мы не ушли из отряда космонавтов, а продолжаем ежедневно работать в классах и лабораториях, передавая опыт своей смене.
Чудесные ребята готовятся продолжать наше дело! Им будет и легче и сложнее, чем нам. Легче — потому что мы уже много узнали. Труднее — потому что с каждым разом задания сложнее, аппаратура тоже.
Мои друзья, надеюсь, простят меня за то, что я открою наш общий секрет: ни один из нас, космонавтов, слетавших в космос, не отказался от мысли еще раз «взглянуть» на нашу голубую планету…
— Что касается меня, то полеты в космос — это моя работа. Она захватывает все мои мысли и душу.
Я закрываю глаза, передо мной встает Юрино лицо. Оно очень подвижное, его лицо. Малейшие оттенки настроения отражаются на нем и быстро меняются, как у всякого горячего по натуре человека…
Юра был горяч. Горяч в деле. Все, что касалось нашей работы, волновало и трогало его. Он с детской непосредственностью радовался каждому нашему успеху, тяжело переживал, если возникали какие-либо препятствия.
Нет, он не боялся трудностей. Он очень болел за дело. Очень! Своей страстностью, добросовестностью, исключительным чувством ответственности он заражал всех нас. Мы учились у него.
О нем можно много рассказывать. Юра — открытая душа, без хитростей, без подвоха. Он весь на виду…
Но вот об одном я, пожалуй, сказать не могу. Не смогу объяснить, как он успевал переделать уйму дел, которые постоянно сваливались на его плечи. Депутат Верховного Совета СССР, член ЦК ВЛКСМ, президент общества «СССР — Куба», представитель многих комиссий… Он находил время и на встречи с писателями и учеными, бывал у пионеров и воинов: он очень много ездил по стране и часто выезжал за рубеж…
Но все это — лишь часть его дел. Подготовка к полетам, тренировки экипажей, совещание в конструкторском бюро, посещение заводов, учеба. Да разве перечислишь все, с чем он был связан!
А дом? Семья?.. Нет, он не зря прожил свои тридцать четыре весны. И словами не передать всего богатства и красоты души этого человека.
