Византия - [80]

Чуть не ляпнул в ответ:

— Я тебя никогда не увижу!

Чёрт, только этого не хватало! Может, «Юнону и Авось» сочинить? Хотя, это всё потом, а пока надо выспаться. День будет хлопотный, хотя к готовящейся свадьбе я никакого отношения не имею.

Поднявшись на следующий день, я увидел, что приготовления к свадьбе в полном разгаре. Слуги и родня Отто готовили свадебный пир, гости приходили в дом один за другим. Мартин и Отто приоделись в прикиды из крашеного сукна. На женихе был какой-то замысловатый головной убор, помесь тюрбана и барабана, последний писк моды, по словам его родителя. Чуть не спросил Мартина, не мешают ли ему рога носить это великолепие, но удержался.

Лотта надела красное платье, расшитое цветами. В эти времена, как рассказывал Алессандро нам с Ольгой в Алессандрии, белое платье на невесте скорее исключение, чем правило, девушки предпочитают более яркие цвета. Тем более что у Лотты это не первая свадьба.

Я поздравил жениха и невесту, сделав Лотте «скромный подарок» — три набора карандашей девяти цветов с точилкой к ним, показав, как с ней обращаться. Подарок очень заинтересовал Мартина и Отто, но я не стал особо вдаваться в подробности. Лотта им потом сама объяснит, если захочет. Девушка, к слову, восприняла подарок куда спокойнее. Думаю, карандаши она отдаст детям. Ночью мы с ней договорились, что в случае расспросов она ответит мужу и свёкру, что подсмотрела тайком, как гость делает письменные принадлежности.

После этого жених и невеста со свитой отправились в церковь венчаться. Понятно, я с ними не пошёл. Не было никакого желания, да и кто я здесь? Не родственник, не друг семьи, разве что друг невесты… Очень близкий друг, ближе не бывает, это да, хе-хе. Так что я пошёл к портному, забрать заказанную одежду оруженосцев и шёлковое бельё. Вернулся ещё до возвращения молодых из церкви, заперся в своей комнате и продолжил адаптировать творчество Профессора и Лукаса к понятиям Европы XII века, пока в доме гудело свадебное торжество и шёл пир горой. Временами хотелось присоединиться к веселью и начать бить морды — а то «что за свадьба без драки?» Но сдержался, ибо невместно. Да и Лотту компрометировать нельзя. В общем, лёг спать в паршивом настроении и в одиночестве. Лотта, увы, этой ночью будет любить не меня, а своего новоиспечённого муженька. От расстройства тяпнул пару стаканов спиритуса, и это помогло провалиться в сон без сновидений.

Проснувшись с головной болью и поправившись вином из фляги, я стал собираться в дорогу. Отто, который французским владел примерно так же, как его невестка, то есть не особо хорошо, но всё же достаточно понятно, давеча сообщил, что его «Благословение» уже на воде, в полной готовности к отплытию. С сожалением покинувшие бордель парни тоже подтянулось, и сейчас помогали в сборах.

Затем мы спустились к завтраку, присоединившись к семье хозяев дома. Лотта и её муж выглядели несколько утомлёнными. Ну да, после бессонной-то ночи… Лотта выглядела спокойной и невозмутимой, а Мартин явно был доволен. Интересно, его жена продемонстрировала ему в их первую брачную ночь то, чему научилась за предыдущие ночи? Тьфу! Чёрт-те что в голову лезет!

Закончив с завтраком, мы оседлали лошадей и, ведя в поводу подаренных графом Эберхардом «протодестрие», а также вьючных лошадей с нагруженными на них вещами, вместе с Отто отправились в порт. Судно Отто «Благословение Господне» называлось по-местному «цилле», то есть просто «лодка», хотя на лодку это плавсредство походило примерно, как карьерный самосвал на легковушку. То есть, некоторые общие черты имелись, но не более того. По мне, тут больше подошло бы слово «ло́дья», употребляемое сейчас на Руси для обозначения похожих судов класса река-море. Судно в длину примерно тридцать метров, и в ширину четыре с половиной, не имело таких округлых обводов как достопамятный хольк «Ундина». Нос и корма прямые и скошенные, расширяющиеся сверху. Над кормой «рога» почти в человеческий рост, между ними — рулевое весло. По бортам уключины для вёсел, по шесть с каждого. В середине над палубой надстройка домиком, перед ней мачта.

Мы с Роландом переглянулись. По сравнению с кораблём Дитера Зальцигхкнда выглядело как-то… простовато, что ли.

— Что, благородные риттеры, — спросил Отто, заметив наши взгляды, — не показалась моя старушка? Кузен Дитер поди вдоволь понадсмехался, не так ли?

— Да как сказать, — протянул я, скребя ногтями трёхдневную щетину.

Обижать кормчего, явно неравнодушного к своей посудине, не хотелось, но и врать тоже.

— Говорите как есть, герр де Лонэ, или ничего не говорите, — усмехнулся Отто. — А то я своего кузена не знаю… Смеялся, конечно. Да только хорошо смеется тот, кто придёт в гавань первым и с полным грузом. Хольк Зальцигхунда — посудина хорошая, спору нет. Для моря хорошая. Тут моему «Благословению» не сравниться, это да. Так я в море и не лезу, зачем бы оно мне сдалось? На большой реке, вроде Рейна или Дуная, хольк ещё неплох. А вот в приток уже далеко не всякий зайдёт. Не то что моя старушка. Мало найдётся рек в долине Дуная, по которым я не смогу подняться до верховьев. Не под парусом, так на вёслах, не на вёслах — так на бечеве.