Византия - [57]

— И ты всерьёз думал, что никто ничего не узнает, и что Адольф с прочими мерзавцами будет молчать?

В голосе графа сконцентрировалось столько презрения, что, казалось, в него можно воткнуть ложку.

— Я всегда был умнее тебя, племянничек, — ухмыльнулся барон. — Этот болван Адольф не подозревал, что Рябой знает лес лучше, чем вся его шайка. Он отыскал «укромное место», где Адольф с ближниками собирался укрыться, когда я пустил бы под нож его шайку. Правда, Рябой не успел найти захоронку Адольфа с награбленным, но они бы сами её вытащили. А там бы я и их прикончил, и вернулся из леса не только героем, покаравшим злодеев, спасителем детей сюзерена, но и прибрав всё ценное. А дальше меня бы здесь ничего не держало. Жена умерла, дочери замужем, у них своя жизнь. А с деньгами Вельфы приняли бы меня как родного. Купил бы в Баварии землю и замок получше, женился на богатой наследнице или молодой красивой вдовушке, с Божьей помощью наследника бы себе сделал, может, и не одного, я ещё не старый для этого. А на вас всех я бы плевал! И всё бы получилось, если бы тойфель не принёс этих французов!

Он с бросил в нашу сторону полный ненависти взгляд, от которого мне сделалось слегка не по себе.

— Брабантцев. — вставил Пьер. — Я и оруженосец мессера де Лонэ — из Брабанта.

— А наши с моим другом дю Шатле слуги, ваши соплеменники из Саарбрюккена, барон, — добавил я.

— Да теперь уж всё равно, откуда вы взялись! — барон с усталой злостью мотнул головой.

— Вот что я скажу, дядя Берти, — заговорил граф фон Хельфенштейн. — Больше всего мне хочется повесить тебя на воротах замка, как собаку. Если меня что-то удерживает, то только нежелание позорить наш род. Но если ты не примешь предложение, которое я намерен тебе сделать, клянусь, я забуду про родовую честь!

Бертольд с интересом взглянул на племянника.

— И что же ты собираешься мне предложить?

— В монахи пойдёшь? — коротко спросил граф.

— Пойду! — после недолгого раздумья ответил барон. — Лучше уж монастырская келья, чем видеть всех вас!

— Ну вот и договорились! — с видимым облегчением вздохнул граф. — Несколько дней посидишь в темнице, подумаешь о жизни, пока допросим твоих людей и девку, сравним ваши признания. А потом я сам отвезу тебя в аббатство Эльванген, к нашему родичу, аббату Губерту. Я его попрошу, чтобы занял тебя делом в обители и следил за тобой. А то боюсь, такие как ты могут и в сутане не уняться.

После этого граф позвал стражников, которыми командовал рослый широкоплечий зеленоглазый блондин с подстриженной бородкой и лихо закрученными усами, на вид лет около тридцати пяти, немного напоминавший лицом Арамиса из советского фильма «Три Мушкетёра». Ещё раньше он отконвоировал в темницу Фриду и людей барона. Хозяин замка называл его Эвальд. Судя по прозрачным намёкам барона, это был сводный брат графа, рождённый его матерью во время весёлого вдовства от одного из её любовников. Внешне граф и Эвальд мало походили друг на друга, хотя это было неудивительно, учитывая, что у них разные отцы. Но несмотря на это, единоутробные братья явно были близки, недаром барон назвал Эвальда верным псом графа. Из рассказа Зигфрида во время поездки из Танненберга в Хельфенштейн я узнал, что Эвальд имеет фамилию фон Мюлендам, по названию деревни с мельницей и усадьбой, пожалованной ему графом вместе с рыцарским званием, что он командует графской дружиной, и живёт в основном в замке с женой и детьми. Зиги хвастался, что «дядя Эвальд» учит его мечу. Судя по простодушному рассказу ребёнка, он и не подозревал, что «дядя Эвальд» реально приходится ему дядей. Рановато ему ещё знать такие вещи. Что ж, Эберхард фон Хельфенштейн обошёлся со сводным братом куда великодушнее, чем с Адольфом поступили законные сыновья его отца. С другой стороны, графу и опасаться нечего. Незаконнорожденный сын его матери ни при каких обстоятельствах не сможет получить графство, а вот признанный бастард графа вполне мог бы унаследовать владения отца, если бы с единокровными братьями что-то случилось.

Пока я об этом раздумывал, Эвальд и стражники увели барона, а граф повёл нас с Пьером и с Эрихом, вернувшимся с конюшни с нашими вещами, сгруженными с лошадей, в донжон, где нас должны были устроить в гостевых покоях.

— Герр де Лонэ, герр де Лер. — обратился к нам по дороге граф, видимо, заметивший брошенные нами взгляды на Эвальда. — Мой дядюшка наговорил немало лишнего о делах нашей семьи. Надеюсь, это останется между нами?

Мы с Пьером заверили графа в нашей скромности. Затем я передал графу «протокол» с показаниями Тео, попросив не предъявлять к парню претензий, ссылаясь на данное ему слово, помощь в освобождении детей, раскаяние, намерение уйти в монахи, и то, что он уже наказан. Выслушав нас, граф ответил:

— Ладно, пусть живёт. Повезло ему, что встретил вас. Я бы вытащил из него всё, а потом вздёрнул.

После чего слуги проводили на в наши комнаты, где мы смогли отдохнуть и привести себя в порядок перед ужином. В замке нашлась и купальня, состоявшая из разнокалиберных ёмкостей из дорогой северной лиственницы, соединённых керамическими трубами. Я поспешил воспользоваться таким приятным сюрпризом, потащив с собой Пьера и Эриха. Горячая вода, подогретая жаром от замковой кухни, натуральные губки, привезённые со Средиземного моря — счастье есть! От слуг, помогавших нам с банными процедурами и забравшими в стирку нашу дорожную одежду, мы узнали, что купальню в замке соорудил покойный отец графа, который бывал в Константинополе с посольством Кайзера, после чего стал большим поклонником византийской культуры. То-то я смотрю, замок выглядит как-то почище и поприличнее, чем в Саарбрюккене.