Византиец - [73]

А для подстраховки аккуратным блефом, полунамеками Н. убедил купца, что, если тот не выполнит порученное ему дело, его убьют. Не Н., так другие. Жизнь научила Н., что самое надежное средство воздействия на людей — это страх. Но страх срабатывал только тогда, когда строился не на блефе. Здесь требовалась полная ясность. Для обеих сторон. Если бы его поручение не было выполнено, Н. не отступил бы ни перед чем, чтобы наказать человека, предавшего и продавшего его. Купец это, похоже, понимал.

Слава Богу, однако, наказывать никого не пришлось. Осенью 1498 года его посланец вернулся с лист очком бумаги. Н. посмотрел на него недоверчиво:

— Это что, расписка?

Купчишка явно нервничал. Он и сам, по-видимому, чувствовал, что не в полной мере оправдал возложенное на него доверие. Засуетившись, поспешил объяснить:

— Я говорил, что вы будете недовольны. Я предупреждал. Но мне сказали, что это рука великой княгини. И что вас это вполне устроит. Посмотрите.

Н. развернул сложенный вчетверо листочек. Почерк он не узнавал. Записка состояла из двух частей. Вверху — сумма, которую он переслал. И чуть ниже — шесть строчек столбиком. На итальянском. Из Данте, сообразил Н. Как сквозь наваждение, он с трудом прочитал эти строчки:

Когда он в полной славе находился, —

Ответил дух, — то он, без лишних слов,

На сьенском Кампо сесть не постыдился,

И там, чтоб друга вырвать из оков,

В которых тот томился, Карлом взятый,

Он каждой жилой был дрожать готов.

Сыграли ли эти деньги какую-либо роль, осталось тайной. Но Н. было важно для его совести, что он поступил сообразно долгу. Хотя, наверное, еще важнее для него было другое — что они с Зоей помнили и понимали друг друга. Несмотря ни на что.

Н. продолжал исправно получать донесения из Москвы. Ему сообщили, что через пару-тройку месяцев, в январе 1499 года, страшная опала постигла два знатнейших боярских семейства — князей Патрикеевых и князей Ряполовских, которые, кстати, и являлись основными гонителями Зои. Никто не догадывался, что послужило причиной опалы. Это казалось странным. Ибо в Москве заговоры плодились как грибы после дождя, и на каждую опалу всегда имелось объяснение: кто целовал крест, кто ворожил, кто замышлял отход в Литву, кто сносился с татарами.

На этот раз лишь глухо намекали, что крамола Патрикеевых и Ряполовских состояла в интриге, целью которой было окончательно изничтожить Зою и ее сына и подтолкнуть Иоанна к тому, чтобы еще при жизни передать власть Димитрию. Так ли, не так ли было на самом деле, никто не знал. Но Иоанн не зря звался Грозным. Несмотря на то, что глава рода Патрикеевых, князь Иоанн Юрьевич, состоял в родстве с великим князем, Иоанн распорядился схватить его с двумя сыновьями и с зятем, князем Семеном Ряполовским, испытал подробно все крамолы, нашел измену бояр и приговорил их к смертной казни. 5 февраля князю Семену отрубили голову на Москве-реке. Просьбы духовенства спасли жизнь Патрикеевым, но и они оказались вынуждены постричься в монахи.

После этого обстановка при дворе переменилась разительно. После опалы боярской Иоанн начал нерадеть о внуке и всячески приближать сына Василия. Былая близость между Иоанном и Зоей так никогда не восстановилась. Она не могла простить ему предательства, а он ей — что в итоге она оказалась права. Но это уже не столь важно. Главное, что Иоанн в конце концов определился. Он был настоящий князь из рода Калиты. Определялся долго. Как бы репетировал. Но, приняв окончательное решение, стоял на нем.

11 апреля 1502 года великий князь официально положил опалу на внука своего, великого князя Димитрия, и на мать его Елену. Посадил их под стражу. И с того дня не велел поминать их в ектеньях и литиях, не велел называть Димитрия великим князем. 14 апреля Иоанн пожаловал сына своего Василия, благословил и посадил на великое княжение Владимирское и Московское всея Руси самодержцем, по благословению Симона митрополита.

Итальянские гости удивлялись, что в Москве никто не смущался, объясняя столь неожиданную перемену характера великого князя. «Внука своего государь наш было пожаловал, а он стал государю нашему грубить, — степенно изрекали бояре. — Но ведь жалует всякий того, кто служит и норовит. А который грубит, того за что жаловать?»

Спору нет, по московским нравам, никакая победа не могла считаться полной и окончательной. Тем не менее и опыт, и интуиция, и здравый смысл подсказывали Н., что на этот раз игра завершена. Конечно, если не произойдет чего-нибудь из ряда вон выходящего: Василия могли точно так же отравить, как в свое время отравили Иоанна младшего. Но это уже из области маловероятного. Отравить великого князя не очень просто, даже в Москве.

К тому же сам Иоанн, что бы о нем ни говорили, был прежде всего государственником. Всю свою жизнь Иоанн строил свое государство. И он понимал, что, если хочет сохранить созданное, он должен передать это в руки законного наследника, сына. А если этот сын, помимо всего прочего, происходит от царского корня, если ему принадлежит герб Византийской империи, то для Иоанна это, скорее всего, дополнительная гарантия того, что Василию удастся продолжить и завершить начатое дело объединения земель русских и создать царство, кесарство.