Византиец - [51]

Шрифт
Интервал

Делла Вольпе настолько увлекся своей тройной интригой, что напрочь утратил способность здраво рассуждать. Это и понятно — по призванию он был не интриганом, а авантюристом. У любого не прошедшего жесточайшей выучки папского двора в подобных обстоятельствах голова пошла бы кругом. Представить — Делла Вольпе одновременно рассчитывал обмануть великого князя, сватая ему католичку под видом православной, и обмануть папу, заверяя его, что Иоанн грезит отдаться под его омофор и принять Флорентийскую Унию. И попутно попробовать перехитрить их обоих, помогая Венеции за спиной у Рима и Москвы завязать союзнические отношения с крымским ханом, кстати, являвшимся вассалом турецкого султана.

Неудивительно поэтому, что в верительной грамоте Делла Вольпе при своем итальянском происхождении ухитрился перепутать даже имя папы: вместо Сикста русские обращались к Калликсту. Но это как раз не составило проблемы. Что-что, а подделывать документы Н. умел. С его помощью Делла Вольпе аккуратно выскреб старое имя и вписал правильное. Никто не придрался бы. Куда серьезнее другое — предстояло что-то делать с самим Делла Вольпе.

Посольство приехало не в самый удачный момент. Именно в эти дни кардинал Никейский по поручению Сикста IV отправлялся во Францию, Бургундию и Англию с очередной миссией по сколачиванию антитурецкой коалиции. Виссарион попробовал уговорить Сикста не посылать его, но безуспешно. То ли Сикст стремился продемонстрировать свою власть, то ли по каким-то причинам ему не хотелось держать при дворе некогда могущественного кардинала, то ли возникла необходимость подтвердить преемственность внешней политики Святого престола — Бог его знает. Всем было ясно, что ни о каком крестовом походе речь не шла, что времена поменялись, что вся эта затея выглядела откровенно шутовской. Однако понтифику не возражают. Виссарион готовился в путь.

Н. оставался один на один со своим делом и со своей судьбой. Не то чтобы он опасался чего-либо. Операция зашла уже достаточно далеко. Н. исходил из того, что если, не дай Бог, не произойдет ничего неожиданного, через несколько месяцев Зоя должна была стать великой княгиней Московской. И все же он предпочел бы иметь Виссариона рядом. Только Виссарион, если бы дело дошло до схватки, мог помочь ему. Только Виссарион в критической ситуации мог возразить папе. И папа, скорее всего, скрипя зубами, чертыхаясь, послушался бы.

Жить кардиналу, похоже, оставалось недолго. Он угасал на глазах. И Н. тщетно старался предугадать, как Виссарион обставит свой уход. Если Виссарион хотел отомстить Н. еще при жизни, у него оставалось очень мало времени. Но Н. полагался на трепетное отношение Виссариона к истории.

Для Виссариона женитьба Иоанна и Зои уже представляла собой современную историю. Причем в отличие от Н. старый прелат, свято веривший в божественный промысел, не считал себя вправе произвольно перетасовывать исторические карты. Кардинал, конечно, мог распорядиться убрать Н. Но он вряд ли стал бы разваливать проект, который для непосвященных в любом случае ассоциировался только с его именем. Ведь даже в курии никто не догадывался, что недавно назначенный папский секретарь Н. мог играть какую-то самостоятельную роль в этом деле.

Более того, вполне возможно, Виссарион вовсе не собирался уничтожать Н. Старик мыслил по-крупному. По логике он должен был хотя бы на первое время оставить Н. жизнь, чтобы тот присмотрел за их совместным детищем.

Так или иначе, не помешало бы последний раз, публично и ясно, показать всем, что инициатором проекта замужества принцессы Зои и московского князя Иоанна является кардинал Никейский Виссарион. Он и только он один.

Н. договорился с Виссарионом организовать его встречу с московским посольством в Болонье. Болонья выпала больше по случайности, поскольку через нее пролегал маршрут московских послов, а Виссарион остановился там на пару недель, перед тем как отправиться в земли Священной римской империи. Однако случайных совпадений не бывает. В Болонье еще помнили легатство Виссариона. Здесь в нем по-прежнему видели третьего человека на земле после Бога и папы. Даже сам Виссарион как-то воспрял в этом городе, выпрямился, что ли.

Делла Вольпе попытался воспротивиться этой встрече. Дескать, зачем? Все решено, надо быстрее добраться до Рима и предстать на аудиенции у папы. Монетчик уже, похоже, воображал себе, как вознаградит его Сикст за неизмеримую услугу апостольской церкви. И тогда останется получить плату с Иоанна и с Венеции и благополучно сматываться из Москвы, чтобы с заработанными капиталами начать какую-нибудь новую авантюру. Н. про себя улыбался, зная, что этим планам не суждено сбыться. Прибегнув к прямой угрозе, Н. заставил Делла Вольпе повиноваться. Встреча состоялась.

Виссарион принимал посольство в своей болонской резиденции 10 мая 1472 года. Беседу он построил очень аккуратно. Он благословил посольство, но при этом не нажимал ни на Флорентийскую Унию, ни на католичество Зои, чтобы не раздражать присутствовавших греков и русских. Упор Виссарион сделал на другом — на земном, на человеческом.


Еще от автора Николай Николаевич Спасский
Проклятие Гоголя

Политика создает историю, и политика же ее разрушает… и никого не щадит. Даже жизнь почившего гения может стать разменной монетой в этой игре с высокими ставками… Стремясь усилить свои позиции на мировой арене в разгар холодной войны, наша держава заигрывает с русской диаспорой на религиозной почве и готовит первый шаг к сближению – канонизацию Н. В. Гоголя. Советскому разведчику, много лет прожившему в Европе, поручено найти в Италии и уничтожить секретные свидетельства о жизни великого русского писателя.


Рекомендуем почитать
За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


Сквозь бурю

Повесть о рыбаках и их детях из каракалпакского аула Тербенбеса. События, происходящие в повести, относятся к 1921 году, когда рыбаки Аральского моря по призыву В. И. Ленина вышли в море на лов рыбы для голодающих Поволжья, чтобы своим самоотверженным трудом и интернациональной солидарностью помочь русским рабочим и крестьянам спасти молодую Республику Советов. Автор повести Галым Сейтназаров — современный каракалпакский прозаик и поэт. Ленинская тема — одна из главных в его творчестве. Известность среди читателей получила его поэма о В.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.