Византиец - [50]

Его увлечения сменяли одно другое, как на сиенском палио[12] сменяют друг друга лошади. Он каждый раз искренне терял голову, был готов рисковать, карабкаться по веревочным лестницам, драться на поединках ради поцелуя, ради нескольких минут ласки. Но все это проходило слишком быстро. Н. не успевал свыкнуться с мыслью, что это та, которая ему предназначена, что другой не будет.

На этот раз все происходило не так, как всегда. Он не испытывал ни буйного хмельного опьянения, ни дурманящего шального желания. И тем не менее Н. хотелось прижать голову деспины к своей груди, прикоснуться губами к ее волосам, вдохнуть ее аромат, почувствовать ладонями ее бедра. Н. впервые не отдавался с воодушевлением своему желанию. Он противостоял ему.

Сколько раз после свидания с деспиной ему приходилось бежать в кварталы, примыкающие к Кампо дей Фьори, и нанимать первую попавшуюся проститутку, не разбирая, хороша она или уродлива, стара или молода, грязна или опрятна. Именно на этом отрезке своей жизни Н. окончательно пристрастился к общению с проститутками.

Ему и раньше приходилось иметь с ними дело. Особенно он любил венецианских проституток, блистательных, как знатные дамы, и совершенно не стесняющихся в разврате. Выполняющих свое ремесло не просто профессионально и ловко, но с нескрываемым удовольствием, с куражом. Его пленяла их прямая осанка, уверенная, отстукивающая каблучками по мощеным мостовым походка. Возбуждал их открытый взгляд, богатые, глубоко декольтированные, разукрашенные золотом платья, соперничающие с рыжеватым золотом их волос. Ему нравилось, что с ними можно было заниматься любовью днем, не дожидаясь сумерек, не прячась в тень, при открытых окнах, впускающих коварно предательское адриатическое солнце и застойно-свежий в своей похоти ветер лагуны.

В Риме царствовали иные нравы. В Риме разврат стеснялся ходить с высоко поднятой головой. Рыжие пряди здесь не выбивались наружу. От этого, конечно, порок не становился менее вездесущим. Но он носил на себе не маску свободы и человеческого достоинства, а личину греха, как и подобало в папском городе, самом продажном и прогнившем из всех городов мира.

В Венеции, выбирая проститутку, ты выбирал подругу. Она считала себя твоей подругой и вела себя как подруга. Ты мог с ней поговорить, мог поделиться своими радостями и бедами, мог даже не заниматься любовью, если не хотел. Деньги были как будто ни при чем. Они присутствовали, но как бы случайно, как подарок. В Риме же, как в любой корчме ты платил за вино вперед, так же приходилось платить вперед за грех. Поэтому проститутки напоминали монахинь: такие же темные, лицемерные в своей похотливости, бесстыжие, но только когда никто не видит — ночью.

Н. не любил папский город. Он не жалел, что не принял сан. Хотя несостоявшаяся, несбывшаяся мечта повторить судьбу Виссариона иногда возвращалась к нему горьким укором за совершенную ошибку Не любил он и римских куртизанок, которых в этом городе было не считано. Но при всем том он привыкал к женщинам легкого поведения.

С ними было честнее, комфортнее, спокойнее. Они могли украсть у тебя кошелек, подставить тебя под удар ножа в спину, могли заразить тебя дурной болезнью. Но они тебя не предавали, потому что ничего не обещали тебе. Они тебя никуда не манили. Они честно выполняли свое непростое ремесло за несоразмерно малую плату. Они дарили тебе кусочек счастья, будучи при этом нередко еще добры и красивы.

И тем не менее Н. мучился. Он ненавидел себя за эти броски от колоссального душевного подъема в обществе деспины к грязи притонов в портовой части Рима. Хотя в принципе все было объяснимо. Н. слишком любил Зою, чтобы изменить ей с обычной красивой женщиной из своего круга. Совокупляясь же с проститутками, он изменял не ей, он изменял себе. И даже не столько изменял, сколько добивал, себя прежнего, нормального человека с мечтами, надеждами, с желанием построить простое человеческое счастье. Чтобы мог окончательно восторжествовать тот, второй Н., отказавшийся от всего в расчете переломить ход истории.

Глава 15

Прошлые века породили многих выдающихся флорентийцев, имена которых живы до сих пор. Но всех в своей славе превзошел Данте Алигьери, чья знаменитая поэма с ее восхитительным изображением рая, ада и чистилища дышит почти божественным знанием. Однако даже он, будучи простым смертным, допустил некоторые ошибки. Затем, за Данте, идет Франческо Петрарка, которому трудно было бы найти равного, если бы его произведения на латыни были сравнимы с работами, написанными на вульгарном тосканском. На третье место я бы поставил, несомненно, Джованни Боккаччо, хотя он и был немного непристойным и использовал не совсем чистый стиль. За ним следует Колуччо, который писал много как в прозе, так и в стихах, но его стихи, которые подходили для того времени, кажутся грубоватыми для нашего.

Папа Пий II. Комментарии

Весть о выезде посольства пришла ранней весной 1472 года, когда Н. уже отчаялся получить ответ. Возглавлял посольство опять Делла Вольпе. Причем он делал вид, что знать не знает никакого Н., что он действует по прямому указанию папы и великого князя, что он — посол великого государя Московского при папском престоле, направленный с чрезвычайной миссией, и не нуждается ни в чьей протекции. Несмотря на это, едва посольство вступило в итальянские земли, Н. через своих эмиссаров установил связь с Делла Вольпе и с грехом пополам вернул его на грешную землю.