Византиец - [42]

К тому же, строго говоря, ни времени, ни желания заниматься холостяцким бытом у Н. не оставалось. Утомляли беготня и суматоха. Ему приходилось много крутиться по Риму, который сильно разросся, наведываться в Витербо, регулярно наезжать в Венецию и Неаполь. Приходил Н. довольно поздно и, как правило, согревался кубком красного вина и одеялом. Любовь к жизни постепенно изменяла ему. Но он не сдавался.

Как большинство пожилых людей, Виссарион с годами становился все более эгоистичным. Если судить по его речам, крестовый поход оставался главным делом жизни кардинала. Но это на словах. По сути же, несмотря на все свои титанические успехи и победы, Виссарион тоже был неудачником и ощущал себя неудачником. Он не смог объединить церкви. Не смог освободить Византию. Папой тоже не стал.

Библиотека — это другое, это родное, от души. Виссарион и вправду любил книги намного больше людей. За уникальную рукопись старый кардинал, которого многие воспринимали чуть ли не наравне со святыми отцами церкви, не колеблясь, отдал бы душу дьяволу. Но Н. не представлял, как второй раз обыграть библиотеку. Свою роль эта уловка уже сыграла. Благодаря ей Н. удалось спастись и заручиться со стороны Виссариона поддержкой — хотя во многом и формальной — идеи брака Зои с Иоанном.

Играть на патриотических струнах, которые Н. так удачно затронул в беседе с Зоей, не прошло бы. Кардинал эту роль исполнял значительно лучше кого бы то ни было. Многие из его учеников и любовников навсегда попадали в сети Виссариона с этой первой беседы, с проникновенно-исповедального рассказа о том, что все они, греческие эмигранты в Италии, не принадлежат себе. Что все они как бы миссионеры, посланцы со своей далекой завоеванной родины. Что у них нет в жизни другой, более высокой цели, чем послужить Греции.

Правда, Н. категорически не соглашался с Виссарионовой трактовкой, как служить, ибо Виссарион, по существу, сводил всю византийскую цивилизацию к книжной мудрости. По нему, сейчас, когда Византия прекратила свое существование как государство, требовалось в первую очередь спасать книги, знание, так как Виссарион свято верил, что оно вечно и бессмертно.

Н. не считал себя гением. Он плотнее стоял ногами на грешной земле и смотрел на вещи проще. Он понимал, что пытаться сыграть на любви Виссариона к утраченной родине бесполезно, поскольку эта струна перегорела в душе старого кардинала. Виссарион очень долго осваивал правила римской жизни, чтобы бить латинян их же оружием, чтобы стать таким, как они, но только умнее, сильнее, изощреннее, дальновиднее. Ему это удалось.

Но за все в жизни приходится платить. Несмотря на свою длинную бороду и черную рясу, Виссарион, по сути, вырастил из себя латинянина, стал латинянином. К тому же, самое главное, — Н. наблюдал это на многих примерах — с годами кардинал перестал любить кого бы то ни было, кроме самого себя.

Значит, требовалось сыграть на любви Виссариона к себе, на старческой, болезненной привязанности этого некогда великого человека к тому, что еще оставалось от его жизни. Но как?

В конце концов решение, над которым Н. столь долго мучился, оказалось неприлично простым. Если старик Виссарион что-либо продолжал по-настоящему любить, это была власть. Эта страсть вдохновляла Виссариона всю жизнь. И ей он не изменил даже на пороге смерти. Пребывая в полуопале, старый, больной Виссарион все равно грезил о власти. На это Н. и поставил.

Они с Виссарионом знали друг друга больше двадцати лет. За это время отношение Н. к Виссариону прошло полный цикл: от слепого поклонения, через влюбленность — к ненависти, презрению и теперь к какому-то странному чувству, состоявшему отчасти из привычной привязанности, отчасти из глухого уважения и терпимости. Жизнь никого не щадит. Между тем Виссарион был гений, и он прошел через жизнь, как дай Бог пройти каждому из нас, и дай Бог каждому из нас так проигрывать, как проигрывал Виссарион.

Н. досконально изучил повадки своего бывшего учителя. При всей прозорливости Виссариона использовать его, как всякого крупного человека, было довольно несложно. Н. не злоупотреблял этим своим знанием, в отличие от остальной челяди Виссариона. Тем не менее и ему приходилось не раз устраивать небольшие спектакли, чтобы добиться от кардинала написания нужного письма, нужного заступничества или нужного вмешательства.

На этот раз все обстояло сложнее. Виссарион больше не доверял Н. Он его не простил. Может быть, в глубине души он его по-прежнему слегка любил, но не подпускал к себе. Н. продолжал занимать должность личного секретаря кардинала, для внешнего окружения по-прежнему являлся его ближайшим помощником и советником. Причем сам Виссарион, похоже, не собирался развеивать этот миф. Однако поговорить с Виссарионом запросто, без формальностей Н. уже не мог.

Виссарион принимал его в любое время по первому обращению, выслушивал, вникал. С той лишь разницей, что кардинал принимал Н. так, как он принимал опытного и опасного врага, к которому относился с уважением. Н. стал для Виссариона чужим.

Так что Н. предстояло изрядно потрудиться, чтобы внедрить в сознание подозрительного старика мысль о том, что брак Зои с Иоанном может оказаться для него таким же коньком, каким на протяжении последних десятилетий был крестовый поход. Что, эксплуатируя этот проект, Виссарион может снова вернуться во власть. Но требовалось, чтобы эта подсказка пришла к Виссариону не от самого Н., а от других людей.