Византиец - [41]

Шрифт
Интервал

Зоины зрачки сузились еще больше.

— И после всего этого вы хотите, чтобы я согласилась стать женой князя Иоанна?

— Да. Благодаря вам Византия возродится на Руси.

— И вы думаете, я справлюсь?

— Да, вы справитесь. У вас была хорошая школа, жестокая школа, Корфу и Леонов квартал. А кроме того, в трудную минуту вы всегда можете принять наркотик — вам достаточно вспомнить, что вы из рода Палеологов.

— Разве это наркотик?

— Самый сильный в мире. Имя ему — упоение властью. Став женой великого князя Московского, вы всегда будете во власти. Где бы вы ни находились — в тюрьме ли, в монастыре ли, до конца ваших дней у вас будет огромная, беспредельная власть. Эта власть не даст вам даже в самые тяжелые минуты скатиться к отчаянию, она будет поддерживать вас.

Посмотрите на себя в зеркало, ваше высочество. Вы же Палеолог. Вы дочь ваших родителей и внучка ваших дедов. Вы не можете отказаться от вашей судьбы. А ваша судьба — ехать в Москву, становиться женой князя Иоанна, бороться. И день за днем, месяц за месяцем, год за годом, десятилетие за десятилетием подтягивать дикую, варварскую, жестокую Русь к Византии, к греческой цивилизации. Может быть, у вас ничего не получится. Но шанс есть. Упустить его было бы грехом перед Богом, перед нашей родиной, нашими предками.

Н. замолчал. Он чувствовал, что требовалось еще что-то, чтобы деспина произнесла нужные слова. А еще — Зоя была ему небезразлична. Он убивал, по его приказу убивали. Сейчас Н. посылал человека, молодую красивую женщину, не знавшую жизни, по всей видимости, не изведавшую даже мужчины, на почти верную смерть в далекую, холодную, чужую страну.

Кто он такой, кто дал ему право распоряжаться судьбами людей ради спасения мифической Византии? Что такое Византия? Существовала ли она вообще когда-либо, эта страна, эта Атлантида, которую вся Европа воспринимала как воплощение зла и порока? Нужно ли ее спасать?

Н. ощущал в себе это призвание. Но он не понимал, откуда оно, от кого — от Бога или от дьявола. Он сомневался и боялся заглядывать вглубь себя, дабы не узнать ответ. Потому что он не смог бы продолжить начатое дело, если бы доподлинно знал, что это от дьявола.

Но главное было не в этом. Ему нравилась деспина. Ему, привыкшему к утонченным, нервным итальянским стервам, было непривычно и неожиданно это чувство, чем-то даже немного отцовское. Его задевала эта девушка, жизнь которой он разрушил. И она больше не ненавидела его, они принадлежали одной трагической судьбе — эмиграции. Ему захотелось чем-то приободрить Зою, поддержать ее.

Н. сделал то, чего не делал почти никогда в жизни. Он считал себя честным человеком, имел свой кодекс. Он никогда ничего не обещал женщинам. Никогда.

На этот раз он нарушил это правило. Как это произошло, он сам не знал. Скорее всего, он очень давно хотел сказать эти слова, только подходящий случай не подворачивался. Наконец, Н. должен был чем-то расплатиться с ней. В крайнем случае — хотя бы собственной жизнью.

— А потом, ваше высочество, простите мне, что я говорю это, я вас никогда не оставлю. Вы можете положиться на меня.

Она на него бросила взгляд, очень быстрый, и сразу отвела глаза. Оба слегка покраснели. Говорить больше было нечего.

— Я согласна, — произнесла деспина.

Уходя, Н. поцеловал ей руку, чуть дольше принятого задержав в своей ладони. Она ответила ему легким пожатием. Казалось, Зоя понимала, что творилось у него в душе. Палеологи тоже привыкли иметь дело с дьяволом.

Глава 12

Порочна и развращена природа большинства членов Курии. Поскольку почти все являются рабами скаредности и амбиций, а понтифик из всех них может возвысить и обогатить только немногих, обойденные вниманием начинают ненавидеть папу, как если бы они подверглись несправедливости, и словом и пером обвиняют его, клевещут на него и порочат его. Нет человека, который при жизни получал бы меньше восхвалений, чем папа римский. Только когда он умирает, иногда его одобряют — действия преемника оказываются причиной одобрения предшественника.

Папа Пий II. Комментарии

Итак, мысль о браке прозвучала из уст папы, и Зоя была согласна. Теперь предстояло от разговоров вокруг этого брака перейти к разговорам о браке. Требовалось официальное предложение.

От кого оно будет исходить — от Москвы или от Святого престола, значения не имело. Н. проще было организовать предложение из Рима. Москва была слишком далеко, влиять на тамошние события он не мог, разве что через Делла Вольпе. Но монетчику Н. не доверял. Собственно, потому ему и хотелось быстрее перевести дело в плоскость официальной дипломатической переписки, чтобы освободиться наконец от угнетавшей и компрометирующей зависимости от ушлого итальянца.

Такие люди, как Виссарион, прошедшие через его школу и его жизнь, ничего не прощали. Н. это знал и знал, что Виссарион знает, что он это знает. И тем не менее Н. предстояло убедить старого кардинала, что тому выгодно не просто формально поддержать проект брака, а бросить в пользу этого проекта все свое по-прежнему немалое влияние.

Обычно римское бабье лето — лучшая пора года. Сейчас же осень выдалась на удивление холодная и мерзкая. Каждый день лил дождь, ватно-серое небо если не давило, то придавливало. Ночами откровенно познабливало. И хотя Н. не бедствовал, снимал достаточно приличный дом, естественно, вполне мог себе позволить купить дрова, в это время года в Риме как-то было не принято топить.


Еще от автора Николай Николаевич Спасский
Проклятие Гоголя

Политика создает историю, и политика же ее разрушает… и никого не щадит. Даже жизнь почившего гения может стать разменной монетой в этой игре с высокими ставками… Стремясь усилить свои позиции на мировой арене в разгар холодной войны, наша держава заигрывает с русской диаспорой на религиозной почве и готовит первый шаг к сближению – канонизацию Н. В. Гоголя. Советскому разведчику, много лет прожившему в Европе, поручено найти в Италии и уничтожить секретные свидетельства о жизни великого русского писателя.


Рекомендуем почитать
За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


Сквозь бурю

Повесть о рыбаках и их детях из каракалпакского аула Тербенбеса. События, происходящие в повести, относятся к 1921 году, когда рыбаки Аральского моря по призыву В. И. Ленина вышли в море на лов рыбы для голодающих Поволжья, чтобы своим самоотверженным трудом и интернациональной солидарностью помочь русским рабочим и крестьянам спасти молодую Республику Советов. Автор повести Галым Сейтназаров — современный каракалпакский прозаик и поэт. Ленинская тема — одна из главных в его творчестве. Известность среди читателей получила его поэма о В.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.