Виза в пучину - [41]

Итак, он покоится в кромешной темноте замкнутого пространства, где к тому же ощущался дефицит кислорода. Возможно, он в могиле, но не мертвец. Пока не мертвец.

Так что же произошло?

Выполняя задание шефа, он на пароме «Эстония» направился в Стокгольм. На экране памяти всплывают разрозненные картины: автомобильная палуба, лифт, оживленный зал казино, музыка. За столом — он, Валентина и еще какой-то тип… Они пьют коньяк.

Неужели он надрался до такой степени, что непонятным образом оказался в этом странной ёмкости? Сам ли он сюда залез или кто-то запихнул?

Спиной он ощущает какие-то неровности. Опускает туда руку и нащупывает что-то похожее на скрученные веревки или канаты.

«Боже правый! — вздыхает с облегчением. — Если подо мной канаты — значит это не гроб, а ящик, в котором лежит корабельное оснащение. Я почему-то запакован здесь неведомой силой».

«Пить меньше надо, — приходит он к выводу. — Галлюцинации начались».

Непослушными пальцами проводит по волосам, и ощущает саднящую боль на темени.

«Черепушка пробита, — морщиться он и пробует мокрые пальцы на вкус. — Да, это кровь!»

Воспаленная память по фрагментам восстанавливает картину. Он подкрадывается к спасательной шлюпке, пытается рукой отбросить брезент и… небо вдруг валится на его голову.

Кто-то на меня напал, делает вывод Сергей, ударил по голове, и я потерял сознание. Потом мое тело спрятали в этом ящике. Пока, слава Богу, я не скакнул с ума, сердце еще стучит и не захлебывается от напора крови, вызванного нехваткой кислорода. Но дышать все тяжелее и тяжелее. Замкнутое пространство заполняется, выдыхаемым им же углеродом, а запасы воздуха тают. В необычном корабельном ящике ему уготовлена смерть!

От этой мысли с губ вдруг выплеснулся невеселый смех. Странно-нервный смех, от которого сотрясается все его тело. Взрыв веселья обрывается, и к нему возвращается дар речи.

— Рядом, — шепчет он, — за металлической переборкой, танцуют и целуются, жрут мясо и заливают пищу водкой, в каютах занимаются сексом, а здесь человек погибает от нехватки воздуха!..

Мобильный телефон, мелькает в голове спасительная мысль, можно позвонить Валентине, она поднимет на ноги весь экипаж корабля. Ватными пальцами ощупывает карманы — они пусты. Нет ни бумажника, ни паспорта, ни телефона, ни ключа от каюты.

Он зарыдал, как маленький мальчик.

— Стоп! — слезливо приказывает. — Не паниковать. Надо взять себя в руки и осмыслить создавшееся положение. Ведь есть же выход!?

Он замолкает, словно желая перевести дух, — ему не хватает воздуха. Он чувствует, как в голове снова начинается та отвратительная ломота.

Проходит пара минут, а может, больше. Он не желает смотреть на фосфорные стрелки часов. К чему на них смотреть, когда знаешь, что тебе больше нечего ждать, кроме смерти. Кстати, напавшие оставили ему часы, словно для того, чтобы он мог отсчитывать последние минуты пребывания на этом свете. Это вызвало в нем злобу.

— Спасите! Помогите! — захрипел он, пытаясь ногами и руками стучать по металлу. Но шум дизелей и грохот волн захлестывали эти жалкие потуги.

Запас кислорода катастрофически уменьшался. Он пытается повернуть голову, но ни единой дырочки в этом металлическом склепе. Ему кажется, что темнота густеет и тяжелеет, превращаясь в смертельный сумрак, полный неясных видений.

— Итак, — подытожил он, — моя двойная жизнь приходит к логическому финалу. Следует лишь помолиться и ждать своей участи. Бог оценит все мои грехи. Но быть сексотом — это дополнительный билет в ад. Учтет ли Всевышний, что пошел я по грязной стежке не по своей воле? Обстоятельства заставили… Чепуха! Трусость дала тебе визу в КГБ. Ты — трус, и лучшей кончины, чем в этой пропитанной ветошью берлоге для тебя не найти. Ты служил мерзкому ведомству по следующим причинам. Во-первых, тебе за грязную работу платили. Во-вторых, при социализме ты мог выезжать за рубеж, что для нормальных людей было проблемой. В-третьих, ты мог позволить себе вольности, за которые других посылали за решетку, а твой шеф постоянно вытаскивал тебя из многих передряг. И последнее — тебе нравилась эта секретная работа. Вынюхивая что-то, ты при этом, как наркоман, испытывал настоящий кайф.

И чтобы прервать мучительную исповедь, он открывает глаза. Открывает мучительно, с большим трудом и пытается сосредоточиться на чем-нибудь реальном. А реальность одна — его уход из этого мира без родственников и свидетелей у покойного одра. Он нервно, из последних сил упирается коленями в крышку — в темноте мелькнул чуть заметный желтый просвет, и тонюсенькая струя воздуха вползла в логово. Это мираж, решает он, и опять вытягивает колени вверх. Но ноги становятся ватными, и щель исчезает. Он сверлит взглядом скраденное темнотой препятствие, как бы цепляясь за жизнь и в то же время понимая, что над ним непробиваемая металлическая крышка. Он нежно гладит её ладонью, как бы умоляя продлить жизнь. Эта злосчастная крышка вдруг начинает вращаться. Вращается медленно, словно в густом тумане. От этого вращения его начинает мутить, и он снова пытается вонзить колени в металл, чтобы явилась эта спасительная щель, но тело становится бессильным и неуправляемым.