Вивараульчеги - [3]

Когда ситуация накалялась до предела, Фидельчега возвращали в одиночку, отбирали всю марксистско-ленинскую литературу и отключали электричество.

Оказавшись в заточении, Фидельчег принимался за письма. Он писал родным, знакомым, жене, любовнице, диктатору Батисте и подпольному руководству Движения 26 июля в Сантьяго. Иногда письма путались, отчего адресаты – особенно Батиста – чувствовали себя очень неловко.

Невдолбезная харизма Фидельчега оказывала на тюремный контингент колоссальный воспитательный эффект. Перспектива очутиться с ним в одной камере была настолько пугающей, что всего за полгода заштатная каталажка на острове Пинос получила статус образцово-показательной тюрьмы. Начальнику даже выписали надбавку за вредность, но при мысли о том, что в таком режиме придется работать ближайшие пятнадцать лет, он все чаще нехорошо поглядывал на табельное оружие.

Спасение пришло откуда не ждали. Задолбанное Фидельчегом до состояния анабиоза, подпольное руководство Движения 26 июля в Сантьяго потребовало от Батисты выслать команданте в Мексику.

Первую подпись под этой петицией поставил начальник тюрьмы.

3. Арт-терапия по заявкам, номер раз

Исходник от mvtm:

Эта история случилась, когда Фидельчег только-только начинал работать на Кубе президентом.

Рабочий день у Фидельчега был ненормированный, так что работал он преимущественно по ночам, а днем болтался по улицам и общался с трудолюбивым кубинским народом.

С этой целью трудолюбивый кубинский народ обычно снимали с работы и сгоняли на площадь Революции, где Фидельчег выступал перед ним с зажигательной речью о необходимости ужесточения трудовой дисциплины.

Какое-то время трудолюбивый кубинский народ даже радовался внезапно привалившему выходному, но полгода спустя Фидельчег начал его утомлять.

- Да штожтакое. – вздыхал трудолюбивый кубинский народ, едва завидев на площади Революции представительную фигуру команданте. – Опять Фидельчега принесло. А работать когда?

Мало-помалу посещаемость фидельских лекций снизилась до того, что однажды, явившись на площадь Революции, Фидельчег не обнаружил там ничего, кроме многочисленных надписей.

«Вивафидельчег! – змеилось по стенам близлежащих домов и правительственных учреждений. – Мы тебя любим! Виваляреволюсьон! Сосьялизмо о муэрте! Заранее со всем согласны. Чмоке, трудолюбивый кубинский народ».

Тогда Фидельчег обиделся. Он позвонил Никите Сергеевичу Хрущеву и долго сопел в трубку правительственной связи.

- Дурилка картонная. – увещевал Никита Сергеевич. - Хто ж так с народом-то работает? Надо, чтоб музыка играла, чтоб буфеты по периметру, чтоб бабам мороженое, а дитям флажки, то есть, наоборот.

- А чо! – бубнил Фидельчег, мусоля эбонитовый кругляш, обгрызенный поколениями государственных деятелей. – Чо, без буфетов, что ли, совсем никак? А как же патриотизм?

- Патриотизьм патриотизьмом, - строго поправлял Никита Сергеевич, - но без буфета, товарищ дорогой, это уже не патриотизьм, а идиотизьм! – и обещал, еслечо, лично помочь с доставкой воздушных шариков.

С тех пор у Фидельчега никогда не было проблем с посещаемостью массовых мероприятий.

Так-то вот.

4. Арт-терапия по заявкам, номер два

Исходник от dmsh:

Концептуальное отличие кубического госслужащего от его многочисленных собратьев за рубежом состоит в том, что раз в году, в жаркую уборочную пору, он работает на государство по-настоящему.

Фидельчег не был исключением. Каждую осень он облачался в телогрейку и стоптанные дембельские кирзачи, запирал кабинет на ключ и ехал в колхоз по ананасы.

Председателем колхоза был старший брат Фидельчега, товарищ Рамон, по-домашнему просто Рома.

Еще на дальних подступах к колхозу Фидельчег смурнел, нервно бычковал в карман душистую сигару и остаток пути проводил в унылом молчании.

Товарищ Рамон встречал приезжих на околице. На нем был картуз типа сомбреро, линялая майка с чегеварами и благоухающие дегтем сапоги. В зубах у Рамончега торчала чудовищных размеров самокрутка. Сизые кольца дыма плыли в зенит, туда, где трепыхался на ветру кумачовый транспарант „Пламенный сельхозпривет трудовому десанту творческой интеллигенции!”

Под прицелом многочисленных фотокамер Фидельчег заключал председателя в объятья и лучезарно улыбался в объектив.

Потом все немного позировали для прессы: Фидельчег с мочетом, Фидельчег без мочета, Фидельчег на лошади, Фидельчег среди быков-производителей (третий слева – товарищ Фидель).

Потом журналисты отчаливали восвояси, и улыбка Фидельчега меркла под скептическим взглядом старшего брата.

- Ну, здоров, городской! – крякал Рамончег, смачно сплевывая в дорожную пыль. – А ряху-то, ряху нажрал на казенных харчах – мать моя женщина!

- Чо прям сразу нажрал. – оскорблялся Фидельчег. – У меня, чтоб ты знал, последние пять лет сплошные стрессы. Нервное истощение у меня.

- Оно ничего, - успокаивал Рамончег. - Было нервное – будет физическое. – и с этого момента для Фидельчега начинался настоящий кошмар.

От рассвета до заката он полол, колол, пахал и сеял, окучивал и снова полол, а брат Рамончег стоял у него над душой и тонко проезжался насчет механизации сельского хозяйства.