Витязи морей - [41]

Момент этот наступил, и в Босфор вошла первая черноморская эскадра под командой Лазарева, а с транспортов в два приема высадилось на берега Босфора десять тысяч русской пехоты. Это было в феврале 1833 года.

Вслед за эскадрой Лазарева явились на защиту Константинополя еще две эскадры из состава Черноморского флота, которые поступили под общее командование Лазарева, произведенного в вице-адмиралы. К нему же перешло и главное начальство над десантным отрядом, поэтому он и вел себя и при дворе султана и в столице Турции как полномочный представитель России.

Так как воды Босфора покрылись многочисленными русскими судами, а высоты по обоим берегам забелелись от палаток расположившихся на них русских солдат и, кроме того, довольно значительный отряд под начальством генерала Киселева продвигался к столице султана сухим путем через Адрианополь, то было от чего прийти в волнение и Англии и Франции, оказавшей покровительство египетскому паше.

Конечно, все средства были пущены ими в ход, чтобы приостановить египетские войска и склонить Мехмета-Али и Ибрагим-пашу к миру с султаном. Однако экспедиция Лазарева привела к заключению так называемого Ункиар-Искелесийского, то есть заключенного в Ункиар-Искелеси — летней резиденции султана — договора России с Турцией, весьма выгодного для первой, но не унизительного и для второй. «Порта — как сказано в договоре, — должна будет ограничить действия свои в пользу российского двора закрытием Дарданелльского пролива, то есть не дозволять никаким иностранным военным кораблям входить в оный под каким бы то ни было предлогом».

Другими словами, Черное море обращалось этим договором в закрытое русское озеро, из которого выход в Средиземное море все-таки оставался для русских судов вполне свободным.

Колебавшийся довольно долгое время, кого выбрать себе в союзники — Францию или Россию, — султан, подписав Ункиар-Искелесийский договор, твердо стал в союзные отношения со своим недавним противником Николаем I, хотя и знал, что этим своим шагом возбудит против себя бурю негодования во Франции и Англии.

Вследствие происков этих двух государств Николаю через семь лет пришлось отказаться от возобновления договора, но не только в биографии Лазарева, а и в истории Черноморского флота босфорская экспедиция 1833 года остается весьма знаменательной.

Дело в том, что действия этого флота во время незадолго перед тем закончившейся русско-турецкой войны были очень вялы и нерешительны. Стоявший во главе флота адмирал Грейг оказался далеко не на высоте задачи, перед ним поставленной, так что турецкие адмиралы действовали на Черном море гораздо активнее, чем он.

И только босфорская экспедиция, проведенная Лазаревым, показала не только Константинополю, но и Лондону и Парижу, что Черноморский флот вполне может напомнить им времена Ушакова и Сенявина, стоит только поставить во главе его энергичного, талантливого адмирала.

А. С. Грейг, много сделавший для Черноморского флота, был в то время уже человеком расшатанного здоровья, чем и объяснялась вялость его действий во время войны; поэтому в конце 1833 года он был отозван в Петербург с назначением членом государственного совета, а его место занял Лазарев, почти двадцать лет потом руководивший вверенным ему флотом и подготовивший его для геройских подвигов Синопа и Севастополя.

IV

Адмирал Грейг, сын знаменитого моряка времен Екатерины II, был выдающимся командиром флота, но при нем случилось событие, которое и вызвало не одно заседание комитета по делам Черноморского флота, о чем говорилось выше, и назначение в этот флот Лазарева, — это так называемый «чумной бунт» севастопольских матросов в 1830 году.

«Бунт» был вызван вопиющими злоупотреблениями военных чиновников в отношении матросов и их семейств, живших главным образом на Корабельной слободке. Николай I расправился с восставшими против произвола его чиновников необыкновенно жестоко, однако следствие по этому делу показало даже ему, что при Грейге не только военные чиновники высшего ранга, но даже и врачи морского госпиталя безнаказанно творили бесчинства.

Таким образом, Лазареву при его назначении вменялось в обязанность подтянуть администрацию Севастополя, а заодно и командный состав флота. И адмирал Лазарев действительно «подтянул» черноморцев, действуя при этом не мерами строгости, а личным примером: он и не мог не подтягивать, так как сам стоял очень высоко, обаяние же его было огромно.

Прежде всего, у Лазарева, как у очень темпераментного, талантливого человека, была способность угадывать и открывать таланты и привязывать их к себе. Так он угадал, открыл и привязал к себе и Нахимова, и Корнилова, и Истомина, и многих других.

Наблюдая, например, на «Азове» юного мичмана Корнилова, Лазарев угадал в нем незаурядного моряка, и это в то время, как сам Корнилов, подверженный морской болезни, решил уже бросить службу во флоте и выйти в отставку.

Зайдя однажды в каюту к Корнилову, Лазарев застал своего младшего офицера за чтением какого-то французского романа. Подобные же романы лежали во множестве всюду на полках каюты.

— Вы совсем не то читаете, что вам надобно читать! — сказал Лазарев, взял из рук Корнилова книжку и выкинул ее через люк в море («Азов» шел в то время из Портсмута в Архипелаг).