Витязи морей - [17]

На нескольких турецких кораблях и фрегатах неоднократно начинался пожар от брандскугелей, и наконец, после трехчасового боя, вся огромная флотилия турок пустилась уходить от русских судов, оставляя за ними поле сражения.

Конечно, русские корабли и фрегаты получили повреждения: иные в корпусе, иные в рангоуте и такелаже (то есть в мачтах и парусах), но не поэтому не могли они преследовать убегающих, а по своей тихоходности. Турецкие суда были не только гораздо лучшего устройства, но и значительно быстроходнее; тем изумительнее нужно считать победу над ними со стороны неповоротливых и валких тихоходов.

Объяснение для нее мы находим в рапорте Ушакова Войновичу. Испрашивая награды для команд судов своего отряда, Ушаков писал: «Я сам удивляюсь проворству и храбрости моих людей: они стреляли в неприятельский корабль с такою сноровкою, что казалось, что каждый учится стрелять по цели…» И дальше: «Прошу наградить команду, ибо всякая их ко мне доверенность совершает мои успехи. Равно и в прошедшую кампанию одна только их ко мне доверенность спасла мой корабль от потопа, когда штормом носило его по морю». При этом Ушаков называл бой у острова Феодониси «первой на здешнем море генеральной нашего флота баталией», как оно и было в действительности, но Войнович не захотел делить с ним лавров победителя и реляцию о бое Потемкину составил, приписав честь победы только себе; Ушакову же ответил на его рапорт резким письмом.

Так началась вражда между контр-адмиралом и капитаном бригадирского ранга, как тогда именовался Ушаков. Дошло до того, что Ушаков просился даже в отставку, но Потемкин имел свой взгляд на каждого из враждовавших и вместо отставки дал ему начальство над всем корабельным флотом в Севастополе, а Войновича перевел в Херсон.

Когда же в следующем году Войнович не выполнил предписаний Потемкина о нападении с херсонским флотом на турецкую эскадру около Гаджибея (нынешняя Одесса), то князь Таврический отправил его в Каспийское море командовать флотом, у которого не было противников, а Ушакова назначил командиром Черноморского флота с производством в контр-адмиралы.

На это доверие к себе со стороны Потемкина Ушаков ответил поражением турецкого флота у мыса Таклы — между устьем Кубани и входом в Керченский пролив — 8 июля 1790 года.

Теперь противником его был не Эски-Гассан-паша. «Крокодил морских сражений» развенчал себя неудачами в столкновениях с черноморцами и был переведен с моря на сухопутье: султан назначил его сераскиром, то есть главнокомандующим армией, которая должна была непременно отобрать обратно у русских Очаков. Флотом же командовал 22-летний Гуссейн-паша, женатый на сестре султана и сделанный капудан-пашою, то есть верховным главнокомандующим флотом, не по своему опыту, которого у него не было и не могло быть, а по старой, с детских лет, дружбе с султаном Селимом III, тоже молодым еще человеком.

Ушаков был вдвое старше своего противника, но зато флот его был вдвое слабее турецкого, и, решившись дать бой, держа все суда свои под парусами, русский флотоводец надеялся искусным маневрированием привести противника в замешательство и тем одержать над ним верх; важно, что он действовал вполне обдуманно и не ошибся в своих расчетах.

То доверие к нему со стороны команд, о котором он писал в рапорте Войновичу, в полной мере сказалось в этом бою. По сигналам с флагманского корабля суда переменяли свои места точно и четко, как на учении, хотя понадобилось целых пять часов, пока наконец запальчивый по своей молодости и высокому положению Гуссейн-паша не понял, что дело его проиграно, и не ударил отбой.

Ушаков пытался преследовать его, надеясь захватить какое-либо судно, сильно избитое и потерявшее поэтому свою ходкость; но наступившая ночная темнота прекратила преследование. Однако и к концу боя видно уже было, что потери на судах противника, особенно на транспортах с войсками, приготовленными для десанта в Крыму, очень велики. Одно подобное судно было потоплено, и с него никто не спасся. Флот Гуссейн-паши, как потом выяснилось, разбившись на три эскадры, пошел чиниться частью в Синоп, частью в Варну, частью в Константинополь; затея султана овладеть с налета Крымом лопнула, а Потемкин, донося об этом сражении в Петербург, назвал Ушакова «начальником достойным, храбрым и искусным».

Нельзя было думать, впрочем, что Гуссейн-паша не повторит своей попытки: слишком глубоко было задето его самолюбие; и действительно, месяца через полтора после боя у мыса Таклы Ушаков получил известие, что близ устьев Дуная стоит наготове еще большая, чем прежде, флотилия, имеющая намерение двинуться с десантными войсками к берегам Крыма.

Теперь султан дал уже своему зятю опытного помощника — Саид-бея, бывшего в чине капитан-бея, то есть полного адмирала, но Ушаков, несмотря на это, отправился из Севастополя навстречу туркам и нашел их суда стоящими на якоре между островом Тендрой и гаджибейским берегом; это было 29 августа того же 1790 года.

Появление Черноморского флота было так неожиданно для турецких адмиралов, что они приказали рубить канаты якорей и пустились в бегство, хотя и были в превосходных силах. Ушаков, следуя за ними, вынудил их все-таки принять сражение, которое началось в три часа дня и окончилось при совершенной темноте с тем же результатом, как и первое, у м. Таклы; но так как Ушаков не прекращал теперь уже погони за разбитым противником, то наутро он настиг два отставших неприятельских корабля, сильно поврежденных в бою, причем один тут же сдался, другой же, бывший под флагом Саид-бея и лучший из всех кораблей турецкого флота, долго еще сопротивлялся, наконец загорелся и взлетел на воздух.