Витебский вокзал, или Вечерние прогулки через годы - [106]

5 февраля. Звонил папе - ему 94. Он не слышал - зато я его слышал: "Сынок, как ты там?.."

6 февраля. Читал "Монток" Фриша, удивляясь, что и во второй раз читать было не просто приятно, а доставляло читательское и литературное удовольствие, все эти "я", "он", "ты", ретроспекции. Все фришевские автобиографические детали, откровенность, которую может себе позволить большой писатель: жизнь, смерть, любовь, молодость и старость, "несостоятельность тела". За много лет это чуть ли не единственная книжка, которую с коротким промежутком я прочел дважды.

8 февраля. С Хазанским: о том, что Бегуну уже не дают выступать с его антисемитскими лекциями.

10 февраля. Смотрел третий фильм "Путешествие к Чехову" - "Сахалинский маяк". Лентяи мы и лежебоки! Он ехал 2 мес. 20 дней, пробыл там 3 мес. 2 дня. Потом говорил: "Во мне все просахалинено", а до того: "Во мне мания сахалинизма". На такой подвиг сегодня вряд ли кто решится. А ему было 30! Какой молодец Вл. Лакшин, делающий эти передачи!

15 февраля. В "Немане" – 8 стихотворений - 100 строк, большая публикация. А хорошая ли?

16 февраля. Перечитал рецензию издательскую на "Высокий миг": раздраженный тон, явное несоответствие душевного опыта моего и их, хотя конечно, есть стихи, которые надо снять, не включать, но основа – и то, что было в "Юности", и то, что сейчас в "Немане", и то, что подготовлено в "Звезде", и многое другое.

17 февраля. Разговор с Сегеем Рублевским о мужестве литератора, о том, что надо быть готовым всегда услышать "и суд глупца", и перенести все это - и шагать дальше.

20 февраля. Позвонил Азгур. Сказал, что он в Витебске у родных, был бы рад увидеться. Я тоже выразил радость, сказал, что, конечно, жду его в любое удобное для него время. Приехал он с родственниками. А его племянница даже привезла с собой в кастрюльке какой-то суп, которым должна была в определенное время его подкормить. Но все же нам удалось уединиться, мы хорошо посидели в моей комнате-кабинете опять, как и когда-то в первый раз, на фоне всех великих. Только уже вместо коньяка похлебал Заир Исаакович супчик. Он заметно постарел. Когда подписывал мне свою "То, что помнится", дрожала рука - неразборчивый почерк. Много говорил, рассказывал о встречах с Машеровым, который сделал все, чтобы Азгур стал Героем Соц. Труда. Говорил о том, что часто "наверху" люди занимают не положенные им места. Увидел на стене портрет Александра Блока - по его мнению, "впереди… Христос", потому что "только он - образец высокой нравственности, морали, которая должна быть в новом обществе, это хорошо понимал Блок", – завершил длинную тираду Заир Исаакович. В разговоре "присутствовали" и великие художники. Азгур - "сенненско-витебский малец", учился в Витебском художественном техникуме в начале 20-х. Высоко отзывался о Юрии Пэне как о художнике и педагоге. Скупо о Марке Шагале: "прямая противоположность реалисту Пэну, не туда пошел, выдумщик"… "А разве это плохо?" - спросил я, но не стал спорить. Наши добрые отношения начались, очевидно, с того дня, когда я, впервые увидев его скульптурную лирическую композицию "Ленин с девочкой", написал маленькое стихотворение "Ленин на детском празднике", стихотворение, которое много раз печаталось в газетах ("Зорька", "Учительская газета", "В. р."), в общих ленинских сборниках, в моих книгах, переводилось на другие языки, а белорусский перевод, сделанный Вл. Павловым, был даже приписан Петрусю Бровке и несколько раз печатался под его именем… В записнрй книжке под стихотворением дата - 17 апреля 1957 года Значит, где-то в то время (после первых публикаций) прочел его Азгур. И на каком-то из пленумов Союза писателей подошел ко мне и сказал несколько слов об этом стихотворении. И было это, наверное, уже в начале 60-х. Потом мы часто общались, разговаривали, как-то он пригласил меня в мастерскую, где я провел несколько часов в разговора с ним… и его героями, многие из которых мне были дороги.

21 февраля. Поэзия вопросы задавала о мире и войне, добре и зле. Поэзия ответов не давала. Но если в чьи-то души западала - то значит, оставалась на земле. Останется ли хоть одна строка от всего, что я написал?..

22 февраля. "В эпоху быстрых темпов надо думать медленно", - говорил Олеша. Что-то я и в самом деле становлюсь тугодумом. Хотя вчера мелькали всякие начала: "Мне надо, чтобы ты с Таймыра написала". "Переулок назывался Северный". И только что: "На ферганском базаре в конце сентября".

24 февраля. В общежитии пединститута была хорошая аудитория, в руках у многих математиков книжки мои и Попковича.

Выступали: Попкович, Конопелько, Жигунов, Григорьев. Меня, как всегда в студенческой аудитории, приняли особенно тепло.

2 марта. Встреча на телестудии с Аркадием Вайнером, с которым уже виделись и разговаривали в Гагре. Его рассказ о том, как они работают вдвоем с братом Григорием, но не так, как Ильф и Петров. Как писали роман "Эра милосердия", как создавался по нему фильм "Место встречи изменить нельзя", о встречах с Высоцким, дал послушать песни, посвященные "вайнеризму".

3 марта. Не знаю еще: соглашаться ли на творческий вечер, на который я не согласился прежде в год юбилея. Надо просто провести рабочий вечер, где я читаю стихи, можно еще и песни на мои стихи, можно и актерское чтение, хотя сам я прочту так, как они не смогут прочесть.