Витающие в облаках - [90]

Хэнк (я полагаю, так он теперь будет зваться во веки веков) лизнул ей ладонь и терпеливо сел рядом.

— Теперь мы преступники, — мечтательно сказала Терри, — и должны бежать туда, куда бегут все объявленные вне закона.

— Где это? Глазго? — спросил Чик.

— Нет, но тоже кончается на «о», — ответила Терри.

— Это что — Алеппо? — спросила я. — Труро? Фарго? Опорто? Кито? Сохо? Пуэрто-Рико? Киото? Чикаго? Бильбао? Рио-де-Жанейро? Ио? Эльдорадо? Келсо?

— Кто бы подумал, что столько разных мест кончаются на «о», — устало сказала Андреа.

— Это еще не все, если хочешь знать.

— А где это Ио? — поинтересовался Чик.

Мы вернулись в «кортину», которая показалась нам странно пустой. За неимением спиртного Чик глотнул укропной водички Протея. Сам Протей не стал бодрствовать, дожидаясь отбытия Хэнка и Терри. Он сидел у меня на коленях, сонно клюя носом. От него исходил ядреный запах хорошо выдержанных пеленок.

— Если б я могла найти Кару и отдать его обратно! — пожаловалась я Андреа.

Раз уж я стала на путь преступления, то не имею права брать на себя ответственность за воспитание невинного младенца. (Впрочем, Нору подобные соображения никогда не останавливали.)

— Она будет на сегодняшней вечеринке. В Броти-Ферри.

— Почему ты раньше не сказала?

— А откуда я знала, чей это? — обиделась Андреа. — Для меня они все на одно лицо.

Броти-Ферри, некогда рыбацкая деревушка, теперь сходила за богатый буржуазный пригород Данди. Вечеринка намечалась в огромном доме, больше похожем на маленький замок, чем на нормальное жилье. Не дом, а игрушка из красного песчаника в стиле шотландской фантазии — винегрет из консольных выступов, ступенчатых гребней, фронтонов, причудливых башенок с узкими бойницами. Что-то такое могло привидеться в бреду викторианскому архитектору.

— «Форрес», — сообщил Робин.

Дом был построен в девятнадцатом веке для джутового магната, но сейчас в нем обитали буйные студенты — дантисты и медики. Робин и Боб были первые, кто попался нам, когда мы вывалились из автобуса с Протеем на руках и направились к нужному дому.

— Напомни мне, чтобы я никогда в жизни не заводила детей, — пробормотала Андреа.

Боб возбужденно объяснял Робину, что произошло в только что просмотренной им заключительной части последнего приключения доктора Кто, «Проклятие Пеладона».

— И тогда этот посол расы злобных инопланетян — мозг на колесиках, по сути…

— Как ты думаешь, где Шуг? — Андреа прервала этот поток утонченной кинокритики тоном, каким могла бы разговаривать с шимпанзе, страдающим легкой формой умственной отсталости.

— Без понятия, — сказал Боб.

— Он тебе что-нибудь говорил? — не отставала Андреа. — Про меня, например?

— Он сказал… — Боб закрыл глаза.

— Это он так думает, — пояснила я.

— Он сказал… «Не забудь принести тайские палочки!»

Андреа понюхала воздух и направилась по следу, ведомая чутьем влюбленного носа. Боб ушел за ней, а я осталась с Робином на кухне, освещенной одинокой желтой лампочкой. Какие-то люди — все в сумеречном состоянии, вызванном употреблением наркотиков, — приходили и уходили. Вероятно, врачи и дантисты завтрашнего дня. Угощение было обычное для студенческой вечеринки — два больших каравая хлеба, кусок красного шотландского чеддера, дешевое вино и железный бочонок газированного пива. Бочонок стоял в буфетной, среди луж пролитого напитка. На столе — винные бутылки, почти все пустые. Рядом — ящик молочника, полный бутылок с балниддрийским бузинным шампанским, к которому пока никто не притронулся.

Робин вылил остатки из большой бутыли «Хирондели» в два пластмассовых стаканчика и передал один мне. На кухню прибрела Миранда, убийца козлов и наркоманка, — ее окружала практически видимая аура дурмана. Миранда принялась хлестать из горла «Молоко тигра». Заметив Робина, она одарила его летаргическим «привет». Меня она, похоже, не узнала. Можно ли доверить ей Протея? Вряд ли. Я спросила, не видала ли она Кару, и она неопределенно махнула рукой в сторону двери, а потом завалилась на стул и, кажется, отключилась.

Я выбралась из кухни и пробилась через толпу в коридоре и на лестнице. Робин тащился за мной по пятам. Мы оказались в комнате размером с небольшой бальный зал — она выглядела чем-то средним между вокзалом и борделем. По обеим концам комнаты располагались камины, отделанные красно-белым мрамором (тем самым, что так похож на сырое мясо). По стенам — огромные зеркала в позолоченных бронзовых рамах. С потолка свисала большая тяжелая люстра опалового стекла в форме пальмы, а из стен росли ее уменьшенные версии. Я чуть не представила, как меня кружит в вальсе лихой кавалерийский офицер — я в развевающихся пышных юбках из муслина-де-суа, с запястья свисает бальная карточка…

— Правда? — Робина явно возбудило мое видение. Что-то склизкое, похожее на серебристый след улитки, поползло у него по бороде.

— Нет, неправда.

К сожалению, люстра не горела — зал освещался только балниддрийскими свечами, расставленными с полным пренебрежением к правилам пожарной безопасности: того и гляди одну из них опрокинут, и она подожжет изодранные обвислые шторы.

Мебели в зале не было, если не считать двух нелепых шезлонгов, покрытых истертым почти до небытия красным бархатом. На них, как мокрые мешки с песком, валялись люди. По полу вдоль стен — где, наверное, когда-то стояли элегантные золотые стульчики, на которых отдыхали дамы, — теперь лежали старые грязные матрасы. На одном матрасе, в дальнем конце комнаты, я заметила Боба — он уже присосался к кальяну.