Витающие в облаках - [68]

— Так что, вы думаете — ее кто-то убил? — шепнула я Чику.

— С какой стати я буду так думать?

— А тогда зачем вы здесь? И почему вы были на похоронах Сенги?

— Она была моя тетя. Тетя Сенга.

— Тетя Сенга?

Может, она и приходилась ему тетей, но почему-то ни одно слово Чика не внушало мне доверия.

Я сказала ему, что, по словам миссис Макбет, мисс Андерсон ужасно боялась, что ее похоронят заживо.

— В самом деле? — сказал Чик, вытащил из кармана перочинный нож и безо всяких преамбул ткнул мисс Андерсон в жесткую жилистую руку.

Я взвизгнула, но тихо, учитывая царящую в заведении тишину и явно незаконный характер деяния.

— Она совершенно определенно мертва, — сказал Чик, словно только что оказал мне услугу; но я уже покинула помещение.

Вслед за этим мы совершили спиральный подъем по склонам Лоу, потухшего вулкана, у чьих усыпанных пеплом подножий был построен Данди. Мы припарковались, как туристы или влюбленные (хотя определенно не были ни теми ни другими), вылезли и обошли вершину, чтобы увидеть всю круговую панораму. На холмах Сидлоус лежал снег, а река Тей была цвета полированного олова.

— Приятное местечко, — сказал Чик. — Во всяком случае, издали.

Он вытащил из кармана очередную плоскую бутылку «Беллс» — я очень смутно вспомнила, что помогла ему прикончить предыдущую.

— Давай-давай, чтобы волосы на груди выросли, — сказал Чик. — Совсем как у Сидней.

Он захохотал — это был странный влажный хрип, перешедший в резкий сухой кашель и неприятное удушье, которое, судя по всему, можно было вылечить только сигаретой.

— Так что, вы думаете, кто-то убивает стариков? — не отставала я.

— Я такое говорил?

— Может, это Ватсон Грант. Может, он надеется убить миссис Макбет раньше, чем Эйлин от него уйдет, а других стариков убивает, чтобы отвести внимание от настоящей жертвы, миссис Макбет.

— Ты слишком много книжек читаешь.

Пошел снег — холодная мокрая гадость, тающая на лету.

— Ну, хватит наслаждаться природой, — сказал Чик и быстро залез обратно в машину.

Снег становился гуще — он кружился в вихрях на вершине Лоу, так что сидеть в машине было все равно что внутри гигантского стеклянного шара со снежинками. Данди исчезал за белым покрывалом, а Чик неторопливо приканчивал бутылку виски. Странным образом — странным, если принимать во внимание существенные недостатки в характере Чика, — мне было с ним спокойно. Словно в его присутствии со мной не могло случиться ничего плохого. Может, именно так чувствуют себя люди, у которых есть отец. Но откуда мне знать?

Я попыталась вытянуть из него еще какие-нибудь биографические подробности. В ответ он лишь изрыгнул поток хулы — на стерву и оценщика потерь, а в особенности на канареечно-желтый «капри» оценщика.

— Как можно оценить потерю? — спрашивает Нора, разливая картофельный суп, вязкий от крахмала.

— Может, это значит понять, что потеря была только на пользу? — предполагаю я.

— Не думаю.

Нора сегодня вечером явно мрачна, — видимо, это все аперитив из водорослей.

Мы двинулись обратно в город.

— Ты у меня уже кучу времени отняла, — буркнул Чик. — Это тебе, наверно, нечем заняться, а мне надо дело делать. Без труда не вытянешь и рыбку из пруда.

— Это вы у меня отняли время! Мне нужно писать реферат…

— Слишком много диалогов, — вздыхает Нора. — Я предпочитаю описания.

Пока мы ехали по Нижней, нас сопровождал огромный зимний закат, будто намалеванный яркими красками, кроваво-алой и венозно-фиолетовой, на западной части неба. Словно где-то выше по течению творилась массовая резня. Лучи умирающего солнца, отраженные в воде, превращали Тей (в кои-то веки) в поток расплавленного золота. Скоро по-настоящему подморозит — в воздухе пахло холодом.

— Так тебе больше нравится?

— Да.

Я думаю, что ежедневный восход и закат солнца — это большое инженерное достижение. Конечно, я знаю, что движения небесных тел не сводятся к работе какого-нибудь механизма. Но мне нравится думать, что это именно так. Через несколько секунд солнце уже соскользнуло с неба — к антиподам, или куда оно там уходит, — и темнота потемнела еще сильнее.

Нора хмурится:

— Теперь ты просто играешь словами.

— Славный выдался закат-то, — сказал Чик. — Не хочешь поесть китайского? Можно пойти в «Золотую удачу».

— Ну… ладно, — сказала я.

— У тебя деньги есть? — спросил Чик, когда мы доели обед (в том числе он — вторую порцию бананов, жаренных во фритюре). — Я, кажется, оставил дома бумажник.

Море в проливе серое и зыбится — в него так же не хочется лезть, как в ванну с чужой грязной водой. Даже рассказуйки куда-то попрятались. Последние дни были слишком ветрены — ветер взъерошил нам мозги и перепутал мысли. Воздух впитал влагу и держит ее, словно тряпка.

Мы сидим на кухне у камина, где горит сырой пла́вник с кусками старых птичьих гнезд. От чая осталась только труха на дне чайной шкатулки. Может быть, мы умрем от голода и жажды.

— Воды на острове хватает, — говорит Нора.

На острове, можно сказать, ничего и нет, кроме воды, — дождь поливает его уже много дней, ручейки переполнились, небольшие водопадики превратились в мощные водяные стены. Наверно, скоро начнет подниматься уровень моря. Моя мать — убийца. Я упоминала об этом? Похоже, мы застряли на этом клочке земли, словно таков наш удел по сюжету и нам никуда не сбежать.