Витающие в облаках - [111]

Инспектор Баклан шел по набережной туда, где мигали синие огни полицейской машины. Отдыхающие тянули шеи, пытаясь увидеть вожделенное зрелище. Да, подумал Джек Баклан, вот так-то все и начинается…

Последние фразы

«Возможно, — осторожно согласился Дж. с человеком, который навеки останется ему врагом. — Впрочем, с другой стороны — возможно, и нет».

КЕННИ. Ничего нет. Ничего. Слышишь?

ДОД. Я знаю.

ДЖЕД. А может, Рик все-таки был прав.

— Конечно, я согласна, — пробормотала счастливая Флик.

Джейк обнял ее, притянул к себе и принялся целовать горячо и самозабвенно.

— Ну и ну, — сказала мадам Астарти. — Кто бы мог подумать, что убийца-то на самом деле ты.

Герцог Тар-Винт оседлал своего коня Демаала и прощально отсалютовал своему верному оруженосцу Ларту. Он взглянул на леди Агаруиту, что ехала верхом рядом с ним, и сказал:

— Пусть одна глава закончена. Но битве за правое дело воистину не будет конца.

Итак, Букеровскую премию за 2001 год получает… Андреа Гарнетт за свой роман «Агония Антеи».

Все то, что мы зовем своим[84],

Все то, что бережно храним, —

…Все нам Творец взаймы дает

И забирает в свой черед…

(Эта надпись была вырезана на могильном камне на кладбище Хауфф в Данди. Терри же использовала ее для украшения элегантных каменных арок, стоящих у входа на все кладбища домашних животных из чрезвычайно успешной сети, основанной ею в Сан-Франциско в 1976 году.)

Послесловие

Третий роман Кейт Аткинсон «Витающие в облаках» на первый взгляд построен вполне консервативно: главная героиня и рассказчица Эффи возвращается из университета домой на маленький шотландский островок к своей матери Норе. Там, у домашнего очага, и разворачивается их разговор: Эффи рассказывает матери о своей университетской жизни, а Нора, в свою очередь, должна поделиться с ней семейной историей. Очень скоро, впрочем, становится понятно, что «Витающие в облаках» — сложно построенная метапроза, которая ставит перед читателями многочисленные вопросы о целях литературы и о пределах реализма. В первой же главе Нора отметает необходимость включать в рассказ «повседневную рутину» и «скучные подробности» и вместо этого наставляет дочь: «нам нужны сюжеты внутри сюжетов — сумасшедшая на чердаке, кража бриллиантов, потерянные наследники, героические собаки-спасатели, капелька секса и подозрение на философию».

Таким образом, от читателей менее всего ожидается полная вера в предлагаемые им обстоятельства и доверчивое погружение в мир романа, что подчеркивает сама Эффи, начиная повествование с иронического обращения к предполагаемой аудитории: «Моя мать — девственница. Можете мне поверить». Наоборот, читателям этого романа Аткинсон предлагается поучаствовать вместе с персонажами в упоительной литературной игре, распознавая цитаты, аллюзии и игру слов и распутывая сложносплетенные уровни нарратива. Такое осознанное чтение характерно для метапрозы, как ее описывает, например, Линда Хатчеон в известной монографии «Нарциссический нарратив: парадокс метапрозы»[85]. По определению Хатчеон, задача метапрозы состоит в том, чтобы сфокусировать внимание читателя не на конечном продукте, а на самом процессе повествования, требуя от него активного участия и таким образом делая роман более «реальным».

Эффи находится в центре повествования одновременно как героиня описываемых событий и как рассказчик-сочинитель. До определенной степени она является отражением самой Аткинсон (которая в свое время училась в Университете Данди). Роман, таким образом, построен по так называемому принципу матрешки, рассказа в рассказе, где рассказчица, находясь во внешней, «обрамляющей» истории, рассказывает внутреннюю. Впрочем, дальнейшее чтение открывает всё новые слои повествования. Так как до возвращения на островок Эффи училась на факультете английской литературы и, в частности, брала курс писательского мастерства, история, которую она рассказывает матери, полна персонажей-писателей и сюжетов, ими созданных. В романе «Витающие в облаках» смешиваются самые, казалось бы, несмешиваемые жанры — детективная история, философская проза, женский роман, фэнтези и так далее, до бесконечности.

Аткинсон использует шутливую метапрозу для того, чтобы показать своим читателям власть слов над миром; события и описания не только кочуют с одного уровня повествования на другой, но и влияют на развитие главного сюжета. Эффи вздыхает, что слова нельзя есть, — и вскоре наблюдает, как приходится спасать старушку, случайно подавившуюся комом слов из особенно страстного романа о любви доктора и медсестры. А приехав в больницу на машине «скорой помощи», она натыкается на этих доктора и медсестру во плоти, в самом разгаре их бурного периода ухаживания. Слова в романе отказываются спокойно лежать на странице: они могут запросто застрять у вас в горле, а воображаемые герои любовной истории материализуются как сотрудники больницы, куда попадает Эффи. Более того, для того чтобы оживить мертвеца, достаточно найти роман, в котором он является главным персонажем, и сжечь страницу, описывающую его смерть. В то же время события, описанные Эффи, могут задним числом меняться в зависимости от реакции слушателя. Например, скучающая Нора заставляет дочь включить в сюжет романтический поцелуй с объектом ее страсти — но, к сожалению, любовная линия никуда не ведет и должна быть стерта. А услышав о смерти персонажа, к которому она привязалась, Нора возмущается: «Ты сказала, что это комический роман! Ты не имеешь права никого убивать!» — и добивается отмены неугодного ей сюжетного поворота. Начинающий писатель Кевин утверждает в беседе, что описанный в его книге дворец Калисферон «так же реален, как этот стол», — и совершенно не грешит против истины, ведь и этот стол, и сам Кевин, и пресловутый дворец — всего лишь плоды писательского воображения.