Висконти: обнаженная жизнь - [83]

Но все же Висконти чувствовал, что он унижен и потерпел поражение, он страстно желал испытать свое мужество, но эта проверка так и не состоялась. Его воображение лишь нарисовало ему головокружительные приключения, а теперь он вернулся к тому же, с чего начинал. Теперь он еще больше горел нетерпением вступить в реальную борьбу. Он подает заявку на вступление в ряды отряда католиков-коммунистов, но они отвергают его: аристократ и, хуже того, гомосексуалист не внушает им доверия…

Вернувшись к себе на виа Салариа, он возобновляет отношения со старыми друзьями из Cinema — теперь все они стали подпольщиками. Незадолго до смерти Висконти скажет, что это был «самый интересный, самый прекрасный, самый сплоченный период в моей жизни; все, что я сделал в жизни лучшего, я отдал движению Сопротивления; на втором месте — моя работа…» Личные амбиции и героические мечты теперь значили меньше, чем стремление окончательно свернуть с исхоженных троп, сжечь себя и родиться заново. И он меняет свое прежнее имя, Лукино Висконти — имя, словно окруженное ореолом власти и привилегий — на самое обыкновенное, простое, неизвестно чье: отныне он — Альфредо Гвиди.

22 января союзники высадились в Анцио. Черчилль вспоминал: «Я воображал, что мы выпустим на этот берег дикого кота, а на деле на пляж выбросился полудохлый кит». Враждебно настроенные к оккупантам, но и слишком нерешительные, чтобы драться, римляне, укрывшись в домах и заперев двери, ждали прихода освободителей. Любой ценой гарантировать Риму спокойствие — вот о чем пекся полковник де Монтецемоло, руководивший всеми действиями Сопротивления за пределами Вечного города. Через пять дней после высадки L'Unita призывает к восстанию: «Даешь всеобщую забастовку! К оружию, граждане Рима!» Никто не откликнулся на этот призыв. Римляне выжидали.

Партизанское движение было мощным на севере страны, но в центральных областях Италии и особенно в Риме оно было слабым, плохо организованным и малоэффективным. Самыми активными группами были тогда отряды GAP — Вооруженные партизанские отряды, рекрутировавшие участников исключительно из молодых коммунистов. Эти группы состояли всего лишь из трех или четырех человек, не более. В городах, где, в отличие от сельской местности, почти негде скрыться, их операции были почти самоубийством. Начиная с зимы 1944 года они все чаще устраивают диверсии, налеты, покушения.

Немцы и итальянцы ожесточенно борются друг с другом — аресты следуют один за другим; в тюрьме гестапо на виа Тассо, в тюрьме в Реджина-Коэли содержатся сотни политзаключенных самого разного происхождения: одних раскрыли, у других нашли листовку, плакат, подпольные газеты; есть и те, кого арестовали после терактов всего лишь по подозрению. Многих из них ждут пытки, высылка и смерть. Священника дона Морозини ждет расстрел, а Леоне Гинзбург, которого арестовали прямо в типографии, где подпольно печаталась L'Italia Libera, погибнет при невыясненных обстоятельствах — его жену, писательницу Наталию Гинзбург, лишь известят, что ее супруг мертв.

В январе 1944 года бывший офицер карабинеров родом из Беневенты Пьетро Кох, немец по происхождению, организует, параллельно с гестапо и фашистской полицией, политическую полицию, устроившую свои кабинеты, тюремные и пыточные камеры сначала на виа Принчипе Амедео, в пансионе Ольтремаре, а потом и на виа Романья, в пансионе Джаккарино — «виллах скорби» со зловещей репутацией.

Вернувшись на виа Салариа, Висконти узнает, что его дом попал под особое подозрение «банды Коха»: в его отсутствие здесь уже производили обыск. Положение осложняется еще и тем, что Пьетро Кох, дружный с такими известными актерами, как Освальдо Валенти и Луиза Ферида, увидев жившую тогда в доме красавицу Марию Денис, тут же влюбился в нее. У полицейской ищейки было целых две причины интересоваться всем происходящим в доме на виа Салариа: подозрение, что там скрываются партизаны (а ведь там все еще жил сардинец Пьетро Мокки), и белокурая актриса с нежным детским голоском, однажды открывшая ему дверь…

Несмотря на возросшую опасность или из желания пойти ей навстречу, Висконти продолжает укрывать там партизан, которых разыскивает полиция. Он укрепляет связи с самыми активными группировками коммунистической партии. По словам Джузеппе де Сантиса, «Лукино, чувствуя себя отрезанным от военной жизни, запросил и в самый драматичный момент получил членство в организациях GAP». В пользу его приема говорили его личная храбрость, которая уже была широко признана, и строгие моральные принципы. Однако Антонелло Тромбадори, ответственный и очень видный деятель партии, позже оказавший решающее влияние на своего друга Висконти, категорически отрицает его вступление в отряд. Коммунисты чурались гомосексуалистов ничуть не меньше, чем католики; да и как можно представить себе, чтобы такой известный человек, продолжая жить в доме, попавшем под подозрение полиции, мог совершать действия, требовавшие совсем иного образа жизни и полной конспирации?

В Риме, как и в других итальянских городах, члены GAP были крохотной группкой — их было не более трех десятков и все были тщательно отобраны. Они были очень молоды, особенно те, кого набрали из рабочей среды, умели обращаться с бомбами, пулеметами и пистолетами Р-38, и все они состояли в партии. Лукино в партию так и не вступил, и де Сантис признает, что «у него не было времени ни вести настоящую работу, требовавшуюся в Сопротивлении, ни участвовать в диверсиях». Однако у Висконти была не меньшая ответственность — он должен был разузнавать, в каких местах еще можно печатать нелегальную литературу, где можно прятать и хранить оружие.