Vis Vitalis - [14]

- Если не станешь кому-то интересен, - считает Аркадий, - ведь многие только и заняты тем, чтобы отнять у тебя это кухонное тепло, чайничек, лепешку... А главное - утащить покой! И если даже блага желают, то обязательно сделают так, что взвоешь от их блага. Они хотят заставить нас суетиться, дергаться в унисон с их кривляньями, погрязнуть... Это безумие, мы не сдадимся!..

Разговор не затянулся, оба все же устали. Марк поднялся к себе, лег и сразу заснул. 6

Его разбудил грохот. Мощный толчок в дверь - ударили всем телом, добавили коленом, обоими кулаками. - Открывай! - и еще несколько известных слов.

Марк босыми ногами беззвучно прокрался в переднюю. Острой струйкой дуло из щели у пола. Дверь показалась ему тощей фанеркой не выдержит. Открыть, объясниться?.. Чужой постоял, посопел, и затопал вниз.

Марк лег. "Это не меня, это случайно". В нем всколыхнулся глубокий привычный страх - он чужой. Он нигде не чувствовал себя своим. Нельзя сказать, чтобы страдал от чужеродства - даже предпочитал отдельным быть, ни с кем не сливаться, не подчиняться, не подражать - сам по себе. Его раздражали восторги причастности, списки нобелевских лауреатов, якобы своих... Но порой он замечал искаженные злобой лица, и, не чувствуя себя оскорбленным, пугался, отскакивал в сторону, как будто перед ним возник провал, явление опасное, но бессмысленное, обижаться не на что , отойди и забудь. Сказали как-то - "жид", он не понял, потом сообразил, когда вспомнил лицо, бледное от ненависти... Однажды шел с приятелем, навстречу две девушки и парень, видно, приезжие. Одна говорит парню -"люди здесь красивые...", а тот - "разве это люди, это евреи..." Приятель остановился, сжал кулаки. Марк с трудом его оттащил - "таких обходить надо... как предметы..."

И сейчас, когда кто-то кинулся на дверь, он не ответил таким же сочным матом, а стоял, замерев, чужак на этой земле. "При чем здесь это, - он уверял себя - алкаш, ошибся квартирой!" И был, конечно, прав, если не вникать в коварство случая, обнажившего глубины. Увы, не только страх и брезгливость были в нем, но и еще нечто, о чем его приятель говорил, печально усмехаясь - "мы в командировке, надолго..." Марк не соглашался - везде найдутся умные, веселые, светлые лица, везде! Постучали в дверь, и сразу что-то показалось? Никому ты не нужен. Он не знал, как близок к истине.

Глава пятая

1 Утром, еще не открыв глаза, он подумал - "воскресенье... пропащий день". Сполз с кровати, в майке и трусах - мысль, что можно спать голышом, никогда не посещала его - доплелся до ванной, ткнул пальцем в выключатель. Осветился шар из бугристого стекла. В узком туманном зеркальце он разглядел свое лицо - серые блестящие глаза, продолговатый овал, лоб крутой, упорный, сильно торчит нос, темные усики, бородка, пухлые губы... Он относился к себе с интересом, дорожил этим, и старался не делать ничего такого, чтобы зеркальный образ вызвал скуку или негодование. Он оделся и спустился к Аркадию. Здесь его ждал сюрприз: дверь молчит, наконец, шаги издалека, хриплое - "кто", долгая возня с засовами, и во тьме передней возник Аркадий в грязном синем халате, с дыркой на животе. Рваные рукава с трудом скрывали локти, торчали огромные узловатые лапы. - Погуляйте до вечера, - довольно сухо сказал старик, даже не назвав его по имени, - у меня, простите, сегодня дела. Марк не удивился, дела это дела, он сам бы вытурил каждого. "Ублажает свой резонатор?.. Как только проводка выдерживает... Чем он его угостит, взглянуть бы одним глазком..." Он вернулся к себе, постоял, почувствовал голод, и понял, что надо позаботиться о себе. Он любил эти минуты отрезвления, холодок свободы - оставляешь попутчика, собеседника, встречного, влияние еще не чрезмерно, связи не превратились в узы... В кулинарию, что ли?

2 Он медленно открыл дверь в комнату - и замер. Посредине пола лежал огненно-красный кленовый лист. Занесло на такую высоту! Он смотрел на лист со смешанным чувством - восхищения, испуга, непонимания...

С чего такое мелкое событие всколыхнуло его суровую душу? Скажем, будь он мистиком, естественно, усмотрел бы в появлении багряного вестника немой знак. Будь поэтом... - невозможно даже представить себе... Ну, будь он художником, то, без сомнения, обратил бы внимание на огненный цвет, яркость пятна, будто заключен в нем источник свечения... так бывает с предметами на закате... Зубчатый, лапчатый, на темно-коричневом, занесенном пылью линолеуме... А как ученому, не следовало ли ему насторожиться - каким чудом занесло?.. Ну, уж нет, он чудеса принципиально отвергает, верит в скромность природы, стыдливость, в сдержанные проявления сущности, а не такое вызывающее шоу, почти стриптиз! Только дилетанту и фантазеру может показаться открытием этот наглый залет, на самом же деле - обычный компромисс силы поднимающей, случайной - ветер, и другой, известной туповатым постоянством - силы тяжести. Значит, не мог он ни встревожиться, ни насторожиться, ни восхититься, какие основания?!

Тогда почему он замер - с восхищением, с испугом, что он снова придумал вопреки своим догмам и правилам, что промелькнуло в нем, застало врасплох, возникло - и не открылось, не нашло выражения, пусть гибкого, но определенного, как пружинящая тропинка в чаще?.. Он не знал. Но не было в нем и склеротического, звенящего от жесткости постоянства символов и шаблонов, он был открыт для нового, стоял и смотрел в предчувствии подвохов и неожиданностей, которыми его может встретить выскочившая из-за угла жизнь. 3 Одни люди, натолкнувшись на такое небольшое событие, просто мимо пройдут, не заметят, ничто в них не всколыхнется. Это большинство, и слава Богу, иначе жизнь на земле давно бы остановилась. Но есть и другие. Некоторые, к примеру, вспомнят тут же, что был уже в их жизни случай, похожий... а дальше их мысль, притянутая событиями прошлого, потечет по своему руслу - все о том, что было. Воспоминание, также как пробуждение, подобно второму рождению, и третьему, и десятому... поднимая тучи пыли, мы оживляем то, что случилось, повторяем круги, циклы и спирали. Но есть и другие, сравнения с прошлым для них не интересны, воспоминания скучны... Они, глядя на лист, оживят его, припишут не присущие ему свойства, многое присочинят... Вот и Марк, глядя на лист, представил его себе живым существом, приписал свои чувства занесло одинокого Бог знает куда. Безумец, решивший умереть на высоте... И тут же с неодобрением покачал головой. Оказывается, он мог сколько угодно говорить о восторге точного знания - и верил в это! и с презрением, тоже искренним, заявлять о наркотическом действии литературы... но, оказавшись перед первым же листом, который преподнес ему язвительный случай, вел себя не лучше героя, декламирующего с черепом в руках... Чем привлекает - и страшен нам одиночный предмет? Взгляни внимательней - и станет личностью, подстать нам, это вам не кучи, толпы и стада! Какой-нибудь червячок, переползающий дорогу, возьмет и глянет на тебя печальным глазом - и мир изменится... Что делать оставить, видеть постепенное разложение?.. или опустить вниз, пусть плывет к своим, потеряется, умрет в серой безымянной массе?.. Так ведь и до имени может дело дойти, если оставить, - с ужасом подумал он, - представляешь, лист с именем, каково? Знакомство или дружба с листом, прилетевшим умереть... К чему, к чему тебе эти преувеличения, ты с ума сошел! Выдуманная история, промелькнувшая за пять минут, страшно утомила его, заныло в висках, в горле застрял тугой комок. Он чувствовал, что погружается в трясину, которую сам создал. Недаром он боялся своих крайностей!