Вирьяму - [34]

Супруги тотчас встали. Капитан Давид сел.

— Я получил сообщение касательно вас, — снова заговорил комендант. — Начальство мое считает, что нужно еще немного выждать. Ваш президент — страшный горлопан, и попробуй его задеть, он тут же начнет орать, что руками наемников пытаются расправиться с его народом. А мы на сегодняшний день не слишком высоко котируемся в глазах мировой общественности… Если бы дело зависело только от меня, вам тотчас предоставили бы все, в чем вы нуждаетесь, так как, имея у власти такого друга, мы были бы спокойны за порядок на здешней границе.

— Господин комендант, — прервал его капитан Давид, — у моей дочери сильнейшие боли. Она на шестом месяце беременности.

— Надо бы перевезти ее в город; если хотите, я могу взять ее с собой завтра или послезавтра — как только мне удастся заставить местных жителей заговорить. А пока помогите нам получить сведения о похитителях моего сына…

— Мы здесь всего две недели, господин комендант.

— Но вы же друг нам, капитан. Попробуйте… А кстати, капитан, вы получили письмо от генерала Гомеса?

— Когда вы соберетесь уезжать, я дам вам ответ.

— Договорились.

Капитан Давид отдал честь и вышел.

Не успел он уйти, как появилась Жермена — неслышно, точно мышь.

— Вы, кажется, предложили ему отвезти его дочь в город. А мы с мужем не могли бы поехать с вами?

— Дождитесь автобуса, мадам. Он застрял в шестидесяти километрах отсюда — мы видели его, когда проезжали мимо.

— Мы хотим, комендант, на будущей неделе быть уже далеко-далеко. Вы бы слышали, как вчера по радио подстрекали негров к мятежу!

— Напрасно вы беспокоитесь, мадам, — заверил ее комендант ди Аррьяга. — Несмотря на пять веков цивилизации, все они в глубине души остаются людоедами. Но мы по-прежнему сильнее их и если будем держаться с ними пожестче, то все же в конце концов заставим их понять, в чем заключается их выгода.

— Но их так много, комендант, по сравнению с нами, с белыми. И как вы справедливо заметили, они любят заниматься любовью. Днем и ночью. Все равно счастливы они или несчастливы. Потому они так быстро и размножаются.

— Если только я получу доказательства, что здешние туземцы так или иначе помогали бандитам, которых я разыскиваю, вы увидите, мадам, как решаются проблемы подобного рода.

— Если бы вы разыскали Амиго, он мог бы быть вам полезен. Он знает все местные обычаи. И прекрасно говорит на их диалекте, да и вообще милейший человек.

— Дома мы его не нашли. Я даже объехал вокруг деревни. И заодно все пытался понять, куда девался живший тут у вас негр.

— А вот за него, комендант, я бы не поручилась — вполне возможно, что он имеет отношение к похищению вашего сына; я как-то заглянула в его чемодан, так там одни тряпки да бумажки, а он ведь говорит, будто только что приехал из Европы, — что-то не верится.

— Да, я начинаю приходить к убеждению, что именно здесь накрою голубчиков.

— Этот негр собрал свои пожитки и направился к большой горе, туда, где раньше добывали алмазы.

— Благодарю за ценные сведения, мадам. К счастью, никому из них не пробраться на ту сторону: мост, что в трех километрах от деревни, унесло водой.

— Комендант, так можем мы рассчитывать на два местечка в ваших джипах?

11 час. 15 мин.

— Если бы, брат мой, тебе предстояло переделать мир, как бы ты все устроил?

Кабаланго было жарко, болела голова. Как ни странно, от голода он не страдал. Боль между ребрами давала о себе знать лишь легким покалыванием — точно острые шипы громадного вращающегося колеса затупились от трения о губчатую ткань его легких. Что вообще осталось от его легких, неотвратимо и безвозвратно искромсанных проклятым колесом?

— Мне никогда уже ничего не переделать, — ответил он альбиносу. — Даже свою смерть. Еще сегодня утром, когда я стоял перед этим наглым португальцем, я мог бы сделать свою жизнь более значимой, избрав другую смерть вместо той, что давно уже затаилась у меня в груди.

Они сидели на том же месте, над могилой Амиго.

— Невезучие мы оба, правда?

— Если это может доставить тебе удовольствие, Кондело, то да. Вообще-то быть невезучим — значит…

Кабаланго умолк и, нагнувшись, набрал в ладони немного земли.

— Ты уже не хочешь умереть героем, брат мой?

Кабаланго захотелось рассказать альбиносу все, что он перечувствовал, когда стоял перед португальским офицером, а потом унизительно, тайком уходил, но…

— Ты не можешь немного помолчать, Кондело?

— Почему ты не всегда называешь меня «брат мой»? — огорчился альбинос.

Кабаланго засыпал ногу землей и утрамбовал со всех сторон. Он так строил домики в детстве.

— Ты уже и в сказке не хочешь умереть героем?

— Оба мы с тобой невезучие. Тебе этого мало? — проворчал Кабаланго.

— Очень бы мне хотелось, чтоб когда-нибудь каждый при встрече со мной говорил: «Как живешь, брат мой?» Вот если б мне пришлось переделывать мир, я бы начал с этого. Как ты думаешь, получилось бы?

Кабаланго медленно вытащил ногу из формы. Земляной домик какое-то мгновение постоял, потом рухнул.

— Ничего бы не получилось, — зло ответил он, словно мстя за то, что безропотно смирился со своей невезучестью.

Кабаланго снова стал засыпать землей ногу. Неужели, если ты невезучий, надо сидеть вот так и мечтать о мире, простом и счастливом, в то время как вокруг с самого рассвета рыщут алчные убийцы?