Вирусный маркетинг - [44]

Его дух нисходит на меня и переносит в пустынные закоулки моей памяти. Я вижу жену, сидящую на кроваво-красном драконе с семью головами и десятью рогами. Жена облачена в багряницу, убрана золотом и черным жемчугом. Она держит свинцовую чашу, наполненную пороком ее. На челе ее и на тыльной стороне правой ладони написано: Вавилон великий, мать блудницам и мерзостям земным.

И взывает с небес женский голос:

«Выйди от нее, народ мой, чтобы следовать грехам ее и подвергнуться язвам, которые поразят ее и сожгут огнем».[37]

В последний раз за этот мрачный день я открываю глаза. Мне нет еще и двадцати шести, но я всем своим существом проклинаю человека, превратившего мою жизнь в кошмар. Сахара, будь он тысячу раз проклят. Я желаю этого всеми силами души.

Если, конечно, они у меня еще остались.

Вирус

ГРЕНОБЛЬ,

25 октября 2007

«Уехать как можно скорее», — единственная мысль, которая крутится в голове у Натана, пока они мчатся в центр города, чтобы забрать машину.

То и дело вспыхивая в памяти, его преследует образ приставленного к виску револьвера. Символ назревающей автотрепанации, это оружие — кошмарный протез, который его рассудок сгенерировал, чтобы указать на эмоциональное перенасыщение.

И защитить Натана.

Спасти от тех, кто убил его друзей. Ствол револьвера направлен не на него, а на злокачественные опухоли, которые возникают и растут в его мозгу под общим воздействием страха и разложения.

Натан напряженно думает. Он постепенно усваивает хаотично разбросанные факты. Они едкими ручейками струятся по коре его мозга, затекая во все впадины.

Натан готов действовать.

Он подгоняет Лору и Камиллу. Двоюродная сестра передвигается с трудом, она была глубоко потрясена, увидев тело Бахии. Она не может переварить это загробное видение. Натан знает, что придется запастись терпением. А пока им нельзя терять время.

«Позднее».

Лора неустанно требует объяснений, но в ответ всякий раз звучит одно и то же:

— Некогда… Быстрее… Потом посмотрим.

— Но я не могу уехать. У меня полно дел. У меня занятия, и потом…

— Занятий больше не будет. Ты тоже в опасности. Те, кто убил Бахию и Александра, наверняка возьмутся за нас. Если я ошибаюсь — отлично. Но лучше нам убраться подальше отсюда и остаться в живых! Видела, что они сделали с Бахией? Доверься мне, это все, чего я прошу.

— Не понимаю, о чем ты говоришь. Кто эти люди?

— Некогда.

— Но мне нужно хотя бы заглянуть домой, забрать вещи. И потом, куда мы поедем?

— Возьмешь одежду у Камиллы.

«Задерживаться слишком опасно».

— Куда поедем — пока не знаю. Я хочу, чтобы мы оказались подальше от этого города, и тогда… Ну, тогда я решу. Так ты с нами?

Она, видимо, сомневается. Но недолго.

И уверенно отвечает:

— Да.

Ее черные глаза сияют тысячей оттенков. От Лоры пахнет жасмином, этот запах существует с начала времен. Она кладет руку Натану на плечо. Он сглатывает слюну. Он хочет ее. Нестерпимо. Она, конечно, догадывается. На ее лице пляшут веснушки. Натан мало-помалу берет себя в руки.

В голове у него проясняется. У Лоры, очевидно, тоже.

«Хоть что-то».

Образ револьвера чуть было не свел его с ума, но теперь, увидев его так четко, Натан знает, где таятся слабые места.

Меньше чем через пять минут они добираются до машины. Натан сажает Камиллу вперед, чтобы следить за ней. Лора пока не очень-то осознает опасность, и он может на некоторое время предоставить ее самой себе.

«Достаточно будет периодически поглядывать на нее в зеркало заднего вида».

Из-за прокладки трамвайных путей на то, чтобы пересечь Гренобль и доехать до улицы, где живет Натан, у них уходит двадцать пять минут. Очутившись в квартале О-Клер, он подает Лоре знак, чтобы она оставалась стеречь машину и присматривать за Камиллой. И бросается вверх по лестнице, боясь, что его уже ждут с распростертыми объятиями. У него хорошая реакция, но она не пригождается. Да и в любом случае, что бы он сделал, если бы столкнулся нос к носу с психопатом-мясником, вооруженным ножами? Ведь его специализация — строить теории о символической жестокости, положив ноги на стол и блуждая взглядом где-то далеко.

«Квартира пуста».

Облегчение.

Натан набивает две-три большие сумки, как попало запихнув туда теплую одежду, походное снаряжение — палатку, спальные мешки, фонари, свечи, перочинные ножи, — а заодно и записи, сделанные за последние недели.

«Что нам понадобится?»

Он сует в сумку несколько консервных банок и два батона колбасы. Нет времени, чтобы взять что-то еще.

Только кассету с записью берберской лютни — в память о Бахии, чье тело брошено в нищей комнатушке университетского общежития на другом конце города. О Бахии, чьи останки положат в наскоро сколоченный деревянный ящик, великодушно предоставленный в счет страховки, которую она оплачивала с тех пор, как приехала во Францию. О Бахии, чье тело через несколько дней, после приезда пожарных, фликов и судмедэкспертов, вернется в родное захолустье.

Перед выходом Натан включает компьютер. Он переводит все деньги со своего накопительного счета на текущий, не так уж и много, конечно, но хватит, чтобы прожить месяц-другой и заправлять машину. Он думает взять с собой банковскую карту и чековую книжку. Нет, только не чековую книжку. До выезда из Гренобля он снимет со счета максимально допустимую сумму.