Вирус бессмертия - [124]

Он схватил подушку и в сердцах запустил ее в угол комнаты. Что-то стукнуло об пол, и Стаднюк вспомнил, что в подушке был спрятан найденный в ящике стола патрон. Павел рухнул на четвереньки и, увидев патрон под стулом, торопливо подобрал его.

Поднявшись на ноги, Стаднюк обежал лихорадочным взглядом всю комнату.

«Было бы куда его сунуть! – вздохнул он. – Хотя бы какая-нибудь трубка… Хотя нет. Капсюль-то все равно нечем пробить…»

Он вновь глянул на лампу.

– Говорят, что под Новый год должны происходить чудеса, – прошептал он. – Надеяться на чудо глупо, но не воспользоваться им – еще глупее.

«В принципе, имея патрон и лампу с малым количеством керосина, можно устроить выстрел, – подумал Павел. – Надо только плотно зажать патрон в каком-нибудь станке, направить в нужную сторону и поднести под капсюль зажженную лампу».

Оставалось неизвестным лишь то, сколько времени потребуется на нагрев патрона до критической температуры воспламенения пороха. Идея древних фитильных ружей, которые стреляли в момент поднесения огня к запальному отверстию, не подходила ввиду отсутствия такового. Сделать же пропил в гильзе было нечем.

«Если выкрутить пламя на полную, – прикинул Павел, – то до выстрела пройдет секунд десять. Может, пятнадцать. Значит, услышав шаги Дроздова по лестнице, я успею зажечь лампу и поставить ее под патрон, направленный пулей на дверь. Около десяти секунд Дроздов идет от лестницы до двери и около пяти секунд уходит на отпирание замка. Только бы патрон не выстрелил раньше!»

Оставалось придумать, в чем закрепить патрон. Стальная трубка, через которую проходили провода в ночнике на трюмо, была изогнутой, и выровнять ее не представлялось возможным. Павел внимательно осмотрел кровать, стол и стул. В принципе, если хватит времени, можно попытаться самим патроном, используя острые кромки гильзы, провертеть в спинке стула дыру по калибру. Закрепить же патрон в отверстии можно тем же шурупом, на котором держится лампа.

Приняв решение, Стаднюк не откладывая принялся за дело. Оседлав стул, он обмотал патрон краем наволочки, снятой с подушки, чтобы удобнее было держать, и, приложив острую кромку гильзы к поверхности стула, начал ее интенсивно вращать. Гильза сразу углубилась на пару миллиметров. Это обнадежило, а надежда придала сил, и Павел взялся за работу с двойным усердием.

Однако минут через десять, когда пальцы на руке свело от усталости, Стаднюк услышал на лестнице шаги Марьи Степановны. Он поспешно сунул патрон в карман и начал считать про себя, чтобы засечь время, которое будет у него на нагрев капсюля. На двадцатом счете дверь распахнулась, впустив Машеньку в комнату.

– Не помешаю? – спросила она. – Я пришла пижаму забрать.

– Нет-нет! Забирайте! – смутился Стаднюк.

Секретарша взяла со спинки кровати пижаму и уже хотела выйти, но задержалась. Она вздохнула, словно решаясь на что-то, и спросила:

– Хочешь, я тебе еловую ветку принесу? А то как-то не по-человечески получается.

– А что скажет товарищ Дроздов? – насупился Стаднюк.

– Его сейчас нет. Он уехал, – отрешенно пробормотала Машенька.

– Тогда хочу. А то мало того, что взаперти, так еще без елки. Обидно!

Неожиданная мягкость Марьи Степановны показалась ему подозрительной, но он хотел узнать, что будет дальше.

– Тогда я сейчас с елки в гостиной отломлю веточку, – улыбнулась Машенька и скрылась за дверью.

«Черт возьми! – подумал Паша. – А ведь с ней было бы куда легче справиться, чем с Дроздовым! Ее можно и стулом огреть. И как это я раньше не подумал об этом?»

Тут Павка вспомнил, что Машенька нравилась ему и что он чувствовал в ней почти единственного друга в этом заточении, но, отстранившись от эмоций, убедил сам себя, что все его симпатии выдумка – от безысходности и отчаяния. А на самом деле Марья Степановна одного поля ягода с Дроздовым. И, возможно, они с ним даже делают то, что… что и Стаднюк хотел бы проделать с Машенькой при других обстоятельствах.

«Так что нечего ее жалеть!» – подытожил Павел свои размышления.

И все-таки когда Машенька вновь отпирала дверь, у него задрожали руки.

– Вот, смотри. – Она показала пышную еловую ветку, украшенную дождиком из фольги и кусочками ваты. – Может, не так красиво, как большая елка, но будет пахнуть. Давай я ее куда-нибудь повешу.

Машенька быстро огляделась, подыскивая место для ветки, и Павел заметил, что щеки обычно бледной Машеньки порозовели, а глаза сияют непривычными искорками.

– А вот! – воскликнула Марья Степановна и кинулась к углу, в котором висела лампа.

Секретарша сняла со стены керосинку, поставила ее на пол и, встав на цыпочки, начала приматывать ветку ниткой к шурупу. Только сейчас Паша обратил внимание на то, какие у нее стройные и красивые ноги. В ее движениях не было и намека на хитрость или подлость. Стаднюк представил, как поднимает стул и бьет Машеньку сначала в поясницу, сбивая на пол, а потом несколькими ударами разбивает ей голову.

«Нет, ее я убить не смогу, – решил он. – И ударить не смогу. Это точно».

К тому же он понял, что заставило Марью Степановну принести для него еловую ветку. Они с ней были товарищами по несчастью. Только Павел сидел взаперти лишь несколько дней, а она… Черт-те сколько она тут сидит безвылазно. Вот кто у Дроздова в настоящем плену!