Вирус бессмертия - [122]

– Про меня уже есть одна, – буркнул Теодоро и толкнул дверь.

– Постойте! – девушка выскочила из-за стола и удержала его за полу плаща. – Вас действительно зовут Теодоро?

– Да.

– Тогда подождите. Это важно. Тристан, играй! – обернулась она к парню.

Когда девушка запела, Теодоро остолбенел. Не дослушав первого куплета, он бросился к ней, напугав парней, и выкрикнул:

– Откуда?! Откуда ты знаешь эти стихи?

– Одна женщина… – девушка не ожидала такой реакции и начала запинаться. – Женщина. Когда мы были в тюрьме, я жила в одной камере с женщинами. Нас там было двенадцать…

– Короче! – подогнал ее Теодоро. – Я дам еще десять золотых, если ты внятно объяснишь, откуда знаешь эти слова!

– Когда одна из женщин узнала, что я пою на площадях, она всю ночь что-то бормотала, а наутро заставила меня выучить эту песню. Сказала, что ее обвинили в ведьмовстве и скоро сожгут, поэтому ее воля так же священна, как воля умирающего. Она просила меня петь эту песню каждый раз, когда соберется много народу. И в особенности просила петь ее каждому, кто называет себя Теодоро.

– Где она?

– Мы сидели в тюрьме Севильи, – ответил парень. – Но вы можете не успеть. У тамошнего кардинала есть обычай сжигать осужденных в канун Дня Всех Святых. Это послезавтра.

– Благодарю! – ответил Теодоро, отсыпал обещанные деньги и шагнул под затянутое тучами небо.

Богдан вспомнил, чего ему стоило добраться до города в отпущенный срок. Вспомнил, как пришлось нанимать разбойников с большой дороги, чтобы устроить резню на площади казней. Как рубил и колол он шпагой, отбиваясь от солдат, окруживших эшафот. И как потом на одной лошади скакали они с Шамхат по дороге, спеша уйти от погони.

Но надолго Теодоро не покинул Севилью. Шамхат рассказала ему о купце, который лечился у нее от подагры, а потом донес, как на колдунью. Была ночь, когда Теодоро пробрался к нему в дом. Он затолкал купцу в рот кляп, подвесил за ноги и подверг той казни, которой подвергали предателей в огражденном Уруке. Умирал купец полных два дня, а хоронили его, так и не сумев выдернуть из тела тонкий зазубренный кол, вбитый меж ягодиц. Слух о столь жестокой и нехристианской расправе так напугал горожан, что у многих больше рука не поднималась писать доносы.

После того Богдан поклялся не оставлять Шамхат одну. Поклялся, но не выполнил обещания. И вот теперь все снова – заколдованный круг. Опять Шамхат неизвестно где и опять от нее послание.

«Мне срочно надо на фабрику, – подумал Богдан. – Раз стихи набиты на шелке, значит, Шамхат работает на фабрике «Красная Роза». Скорее всего художником, но, возможно, в комиссии художественного совета. По большому счету нет никакой разницы, поскольку одно несомненно – она на свободе. Хоть в этот раз ее не придется спасать».

После недолгих колебаний Богдан вызвал в памяти уже стершийся Знак Шамаша, впустил в себя его жар и ускорил заживление ран, тем самым сократив срок их общего с Шамхат бессмертия. За все необходимо платить, даже за чудо. Но сейчас эта плата была оправданной – Богдану было необходимо крепкое, здоровое тело, чтобы беспрепятственно покинуть резиденцию посла.

Раны окончательно затянулись, кости обрели прежнюю крепость, а жилы и мышцы восстановили подвижность. Тело было готово к решительным действиям, но Богдан не спешил вставать с кровати.

«Если я уйду прямо сейчас, то новый Знак Шамаша, который должен быть на фотографиях с парохода, будет для нас с Шамхат навсегда потерян, – подумал он. – Сколько нам тогда останется? Ну, еще лет на пятьдесят хватит того знака, который у меня есть, а потом часы ускорят свой ход, отмеряя остатки обычной человеческой жизни. То есть в общей сложности лет восемьдесят-девяносто с учетом того, что через пятьдесят лет мы начнем стареть. Встретившись после долгого расставания, мы проживем лишь миг в сравнении с уже прожитым. А затем расстанемся навсегда. Нет! Шамхат на свободе, она занимает важную должность, изобрела новый способ печати на шелке, а значит, пока она в безопасности. Несколько часов ничего не решат. Надо дождаться Хильгера».

Он закрыл глаза и принялся разрабатывать план, как без стрельбы и убийств уйти отсюда, найти Шамхат, пересечь границу и навсегда покинуть эту негостеприимную заснеженную страну.

Около семи часов вечера вернулся Хильгер. Вид у советника был более чем возбужденный, в руках он держал пухлый пакет.

– Вы взволнованны, Хильгер! Что случилось? – спросил Богдан.

– Я получил рисунки знаков, точные копии сделанных Карлом.

– Что с ним?

– Умер. – Хильгер присел возле кровати. – Остановка дыхания. Возьмите вот это.

Богдан принял из рук советника пакет. От его внимания не ускользнул оттянутый правый карман советника. Наверняка и за дверью, и под окнами достаточно вооруженных людей, чтобы не дать добровольному пленнику никакой возможности к бегству.

Развернув пакет, Богдан осмотрел рисунки. Почти все они были пустышками, пробами пера, неуклюжими попытками срисовать то, что должно само выплеснуться на бумагу. Они не стоили времени, потраченного телеграфистами.

– Определенно это рисунки реципиента, – сказал он. – Круг и вписанные в него треугольники. К тому же рисунки торопливые, что характерно. Но законченной фигуры нет, так что это все бесполезно.