Виртуальные связи - [35]

Первым тягостное молчание прервал Женя.

– Иногда мне кажется, что я открыл ящик Пандоры, издав его, – сказал он, кивнув в сторону гения. – И теперь возмущенные потомки предадут анафеме и меня, и род мой в семи поколениях.

– Определенно. И я первая буду в рядах тех, кто бросит в вас камень, – строго проговорила Олеся. – Вы, значит, Белкин?

– Глупо отрицать, – вздохнул он и жалобно улыбнулся. – Белкин. Значит, вы тоже пострадали? Как вас, простите, величать?

– Олеся. Он мне чуть не отравил целую группу писателей в Тамбове. Зачем вы мне его подсунули?

– Он мне угрожал. Сказал, что, если я не буду его достойно представлять миру, он поселится у меня в офисе, будет там голодать и рассказывать журналистам о нищании русского духа. Что я мог сделать? И потом, я думал, что Тамбов – это очень далеко. И там он не сможет слишком накуролесить.

– Он смог. – Олеся покачала головой и улыбнулась.

– Не сомневаюсь, – кивнул и тоже улыбнулся Белкин. Лицо у него было открытое и доброе и какое-то умное. Он выглядел человеком начитанным, каких сейчас встретишь редко.

Олеся потянулась, разминая затекшие плечи, и подумала, как в общем-то скучна и неразнообразна ее личная жизнь в последнее время.

– Могу я как-то компенсировать ущерб? Вы пьете или за рулем?

– Я, бывает, и за рулем пью, но тут я еще пока на работе.

– Жаль, очень жаль. Я бы угостил вас красным «Романе-Конти» девяносто шестого года.

– Да что вы? – вытаращилась на него Олеся. – С чего бы такая честь? Или это ваш дежурный компот? Впрочем, если помнить о Савве Захарчуке… Вполне ничего себе эквивалент.

– Случайно завалялась бутылочка. Значит, вечером? – с обезоруживающей улыбкой уточнил Белкин.

Олеся усмехнулась, посмотрела на него сквозь ресницы и сказала медленно:

– Почему бы и нет. Как вы сказали? «Романе-Конти»?

– Да. А что, вы предпочитаете другие вина? – обеспокоился он.

– Понятия не имею. Но у меня еще есть время, чтобы прошерстить Интернет и узнать об этом вине хоть что-то. Верно? – улыбнулась Олеся и пошла к выходу быстрым уверенным шагом. На Олесе было нежно-бирюзовое платье длиной чуть выше колена, которое удивительно ей шло. И, даже не оборачиваясь, она отлично знала – Женя Белкин смотрит ей вслед.

* * *

GPS, прикрепленный к передней панели, показывал девятибалльные пробки. Я нервно перетягивала маленький сенсорный экран из стороны в сторону и разочарованно изучала изображение: улицы все сплошь были покрыты красным. Выхода не было. Треугольник, обозначающий мою машинку, плотно застрял в красном пауке ВДНХ. Пятница. Шансов доехать куда-то нет, объездов – тоже. Я стояла на улице Академика Королева, потому что стоять на Ярославке уже надоело. Кто ж знал, что красный тут окажется еще краснее? GPS – вполне бесполезная в Москве вещь, но я привыкла уже ездить с ним. Следить краем глаза, как перемещается по виртуальной Москве виртуальный треугольник моей машинки, читать записи, оставленные в GPS-системе другими участниками дорожного стояния.

…Правый ряд в область, баран на ВАЗе в фуру…

…Газель в кювете. Сдохните, обочники!!!

…Суууки в погонах перекрыли съезд на Галушкина…

Народ в выражениях не стеснялся. Иногда мне казалось, что если где и присутствует та самая пресловутая свобода слова, так это тут, на экране навигатора в моем телефоне. Однажды кто-то даже звал на баррикады. Но никто не поехал, все застряли.

Движение было медленным. Я вырубила GPS, подключила громкую связь, в моей машине имелся Bluetooth, чему я была несказанно рада, и набрала Олеську. Мы не виделись уже месяца, наверное, два. Работа, работа. Только устройства и спасали. Телефон соединился с колонками машины, и в эфире раздался Олеськин голос:

– Что, Машка, стоишь в пробке?

Я рассмеялась:

– Скоро спать ляжем. Движения – ноль. Как ты поживаешь? Я скучаю. Ты хоть в Москве?

– В Питере, на выставке.

Я чертыхнулась.

– Так что, ты в роуминге? С тобой больше пяти секунд и поговорить нельзя?

– Говори, Мария, роуминг за счет фирмы.

– Хорошая у тебя фирма!

– Твоя тоже ничего. Стресса по крайней мере куда меньше.

– А меня хотят с работы выгнать, – пожаловалась я. – Моя мегера считает, что я утратила деловую хватку.

– Нельзя утратить то, чего никогда и не было, – уверенно заявила Олеська.

– Ты просто настоящий друг.

– А то. И что же ты делаешь не так? Спишь за рабочим столом с неправильным выражением лица? Или ты стала храпеть? О, немедленно исправляйся.

– Знаешь, я, кажется, даже хочу, чтобы меня уволили. Мне кажется… я там медленно умираю. Не живу, а только впадаю еще дальше в какую-то спячку. Я теряю ощущение реальности.

– А зачем оно тебе? – удивилась Олеська. – Летаргический сон офисного пространства – лучшее омолаживающее средство. Реальность разрушает и старит людей.

– Очень много людей бегут от реальности – и что? Где они? Одна моя одноклассница сошла с ума, сменила имя на какое-то итальянское – Лаура – и воображает, что она теперь не с нами. Но правда-то в том, что она сидит в своей же собственной старой квартире, тут, в Москве, не в Италии, и боится быть здесь и сейчас и принимать себя такой, какая она есть. Вернее, какой была. Она хочет стать кем-то еще, нацепить маску, даже паспорт получить на имя этой маски. Разве паспорт может помочь примириться с самой собой? Я смотрела на нее и хотела плакать.