Виражи эскалации - [4]
Концепция-идея «опричнины» не нова, и силовые структуры – в большей степени КГБ, в меньшей МВД, смотрящие «вовнутрь» (в отличие от внешней разведки), в какой-то степени взяли эту функцию на себя. По крайней мере официально декларируя особым постановлением Совмина: «…под патронажем ЦК КПСС в Комитете государственной безопасности и Министерстве внутренних дел СССР созданы особые отделы для проверки и выявления злоупотреблений, некомпетенции и т. д.»[8].
Параллельно осуществлялась громкая пиар-кампания, под лозунгом «наведём порядок в рядах…».
Ещё при живом Андропове приглядели «ручного» кандидата на пост генерального секретаря (который в итоге сменит «вовремя отошедшего от дел» Черненко).
Глаз, естественно, с него (с кандидата) не спускали, не позволяя выпячиваться. Что, разумеется, не помешало различным деятелям от КПСС затеять вокруг нового генсека «внутриполитические хороводы». Впрочем, «товарищи» не сразу, но неизбежно начинали понимать, что в «акцентах» постановлений и информационных сообщений теперь звучит иная должность и фамилия…
…И что решения и силовая линия власти исходит от другого лица.
…И то, что декларируется «новой метлой» из Кремля, не вяжется с прежними правилами.
…И что прочимые перемены несут в себе тревожные перспективы.
…И бродило негласное среди носителей красных членских книжечек: «если не отвечаешь требованиям и, не дай боже, завалил работу – лозунгами и верностью партбилету не отделаешься… с места можно слететь безвозвратно. Не помогут ни приписки, ни волосатые лапы – кумовство в верхах».
Впрочем, закон о «руководящей и направляющей» никто вроде бы отменять не собирался. Основополагающая партия являлась (представлялась) незыблемой, так как на данном этапе это было гарантом стабильности власти и…
И, в сущности, пока ничего особо в кадровом поле не изменилось – лица остались те же.
Всё те же первые секретари – райкомов, обкомов, крайкомов (или уж как там по результатам новой административно-территориальной реформы, где официально значились округа-губернии).
Тон, понятно, задавала столица, но в регионах порой не спешили претворять новые постановления (своеобразный пассивный саботаж).
Покуда не приезжали, нагрянув, проверяющие.
На телевидении в новостях, в прессе особой обличительной шумихи по поводу «слетевших голов» не поднимали, дабы не нагнетать и не культивировать дискредитацию партии и иже с ним всего руководства. Лишь проскакивали лаконичные строчки: «…за несоответствие занимаемой должности».
Но в большинстве товарищи быстро смекнули и перестроились – перекрасились, равно как когда-то и где-то потом слагали партбилеты, отрекаясь от «красной веры».
В то время пресса и печатные издания переживали настоящий бум.
Вдобавок правительство вложилось в расширение сетки телевещания, увеличив номенклатуру развлекательных, познавательных программ. Появилась первая (пока социальная) телевизионная реклама, в незамысловатых, но броских роликах которой крылись новые смыслы.
В пропагандистских целях и в необходимом популизме использовались некоторые горбачёвские ходовки – например, простой и понятный язык для масс… Разумеется, на правильном русском и в более конструктивном русле, без кричащих заглавий.
В газеты и вовсе каким-то образом просочились те самые «перестройка» и «гласность»… Последняя, безусловно, была под выверенным контролем, да и «перестройку» держали в узде, дабы не стала «катастройкой».
Реформы шли планово и по большей части планомерно, чтобы не допустить социального «перегрева», хотя инерция так и так тащила страну в прежних устоявшихся ориентациях.
Замыслы простирались далеко, исполнительная часть не поспевала. Некоторые проекты имели долгосрочную реализацию и к девяностым только начинали полноценно «распаковываться».
Надо сказать, что при сохранении прежних механизмов командно-административной структуры, ориентированной по привычке на коммунизм, попытка оптимизировать экономику, «открыв» запланированные сегменты хозяйствования для частной коммерческой деятельности, привели к тому, что в движении страны выработалась система пресекающихся и сталкивающихся противоречий.
Эксперты пространно объясняли: дескать, «при скорой оценке информации, критическое мышление не успевает сработать… Мы, люди, попросту цепляемся за уже известное, отказываясь перерабатывать новое».
В то же время вычленившие эту тенденцию аналитики не без удовлетворения констатировали в сложившейся конструкции определённую гибкость и самоорганизацию.
А Терентьев вспоминал времена ельцинского правления – лихие девяностые. Времена полного раздрая и вольницы, когда под давлением «гласности» и безработицы происходила ломка общественных стереотипов.
Торговали все, всем и вся, без каких-либо ограничений плодясь кооперативами, рынками, торговыми палатками, ларьками.
Первые богатеи, первые бэу иномарки, малиновые пиджаки, рэкет…
«До такой вакханалии у нас, разумеется, уже не дойдёт, – бередило в голове… неспокойно, всё же подмечая субъективные аналогии той и этой реальности, – смотреть по факту – если обстоятельства приведут к приостановлению каких-либо предприятий оборонки, допустить можно всякое. Но будь я проклят – превращать даже самого распоследнего мнс
