Винтерспельт - [82]

Он встал и провел рукой по карте, висевшей за его креслом — разговор происходил в кабинете Уилера в штабе полка, — обозначив треугольник между Мозелем и Рейном, западнее Кобленца.

— Если немцы, — сказал он, — соберут на этом участке, ну скажем, двадцать дивизий, — а это они еще могут, им нужно только определенное время на подготовку, недели четыре, и мы им их дадим, уже дали, мы так щедры, — то они прорвут наш фронт. И притом именно здесь, где мы с вами сейчас находимся. С абсолютной точностью-именно здесь. Я не просто предчувствую, — добавил он. — Я это почти наверняка знаю.

Уилер ошибался, по крайней мере тогда. Довольно скоро он получил более точную информацию, как мы узнаем из его разговора с Кимброу. Против трех американских дивизий, занимавших участок фронта между Моншау и Эхтернахом, генерал-фельдмаршал фон Рундштедт — в период с 12 октября по 16 декабря 1944 года-сосредоточил на исходных позициях не двадцать, а сорок одну дивизию.

— Если бы вы заметили танковые подразделения, даже мелкие — их называют передовыми отрядами, — или увидели, что оборудуются артиллерийские позиции, были бы вы готовы сообщить нам это?

Ударение, с каким Уилер произнес слово «это», объяснялось тем, что Шефольд отказался производить разведку немецких позиций. Позднее ему с насмешкой напомнил об этом Кимброу. А тогда, во время первого разговора с Уилером, Шефольд сказал:

— Стоит мне представить себе, что вы накроете это место артиллерийским огнем или направите туда ваши самолеты…

Теперь же он ответил не сразу, долго думал и лишь потом сказал:

— Конечно. Я сразу же пришел бы к вам. Но, — добавил он, — в этом никогда не будет надобности. Вы переоцениваете Германию, майор. Ей конец.

Майор Роберт («Боб») Уилер, начальник разведки 424-го полка, подписал, полусмеясь, полувозмущаясь, пропуск Шефольду и, когда тот вышел из его кабинета, посмотрел ему вслед примерно с теми же чувствами, с какими смотрел ему вслед Хайншток, когда он отправлялся по дороге к Айгелыыайду, могучий, с плавными движениями, словно наслаждавшийся тем, что погода прекрасная, дорога пустынная, а война окончена.

Уилер и Хайншток были бы вполне удовлетворены, если бы узнали, о чем думал Шефольд на пустынной улице Винтерспельта: столь реальной, осязаемой война еще не была никогда. И: Германии еще не конец. Такие и подобные мысли проносились в его голове, и ему так и не удалось успокоиться, даже когда он вспомнил, что самое страшное уже позади и что через несколько часов он вернется в Маспельт, хотя, так сказать, и не с немецким батальоном в кармане, как он надеялся.

Приведенным выше диалогом закончился разговор, происходивший 20 сентября, всего через три дня после того, как штаб 424-го полка разместился в Сен-Вите. Бельгийская контрразведка известила Уилера о том, что в Хеммересе находится некий Шефольд, но майор, возможно, и не проявил бы так быстро интереса к этому субъекту, если бы Шефольд вскоре после того, как американцы заняли Маспельт, не появился у Кимброу и не попросил разрешения переходить через линию фронта, когда ему заблагорассудится.

— Что он за тип? — спросил Уилер по телефону.

— Провалиться мне на этом месте, — сказал Кимброу, — если он шпион.

— Ты, должно быть, действительно хороший адвокат, Джон, — сказал Уилер, — разбираешься в людях. У бельгийцев он на отличном счету. Дай ему одного из твоих людей и пришли его ко мне.

Ибо в любом случае необходимо было подвергнуть Шефольда проверке; «screening»[24] прошла во всех отношениях удовлетворительно, но пропуск через американскую линию обороны Шефольд получил главным образом потому, что отказался заниматься военным шпионажем и не настаивал на своем принципе, если дело примет серьезный оборот. Американцев вполне бы устроило, если бы этот человек время от времени сообщал о настроениях среди немецкого населения. Это он обещал.

— Для вас было бы лучше, — сказал ему Уилер, — если бы вы пока убрались в Брюссель или куда-нибудь еще, где безопаснее.

— Видите ли, — ответил Шефольд, — в Брюсселе я знаю каждую картину. Мне там уже скучно.

Уилер сказал ему, что он историк, и Шефольд осведомился о состоянии исследований по истории искусств, проводимых в США, а также о судьбе некоторых эмигрировавших в Америку немецких ученых. Уилер почти ничего не мог ему сообщить. История искусств не была его предметом.

Он позвонил Кимброу и сообщил о результатах своего разговора.

— Я распоряжусь, чтобы мои люди пропускали его, — сказал Кимброу. — И объясню им, что он не из тех немцев, которые занимаются для нас шпионажем.

— Договорились, — сказал Уилер. Он тоже хотел, чтобы с Шефольдом обращались как можно лучше.

В противоположность майору Динклаге, капитан Кимброу не испытывал ни малейших сомнений по поводу того, может ли он называть «своими» людей, которыми командовал (3-ю роту 3-го батальона).

Из-за своего роста-1,85 — Борек был в роте правофланговым. Фельдфебель уже начал цепляться к нему.

— Вы что, не умеете стоять прямо, рядовой Борек?

— Нет.

Рота затаила дыхание.

— Повторите!

— Нет.

— Как надо сказать?

— Нет, господин хауптфельдфебель.

— Повторите еще раз, громче!