Винтерспельт - [81]

— Убирайся! — сказал ему Борек. — Когда я моюсь, мне надзиратели ни к чему.

Райдель так опешил, что повернулся и вышел из умывальной. У него было такое чувство, словно его застали на месте преступления. Потом, обдумывая последствия своего поведения-те самые, которые сегодня, час назад, помешали ему выстрелить в Шефольда, так что этот подозрительный тип стоял теперь перед ним, живой и невредимый, на улице Винтерспельта, держа на руках и поглаживая маленького котенка, от которого нельзя было оторвать глаз, — Райдель, спрятавшись за развернутой газетой у стола в бараке Мариагера, пришел к выводу, что, пожалуй, окажется в проигрыше, если дело с Бореком дойдет до скандала, до рапорта командиру взвода. В служебные обязанности обер-ефрейтора не входило наблюдение за тем, как ведут себя во время мытья солдаты его отделения. Во всяком случае, в уставе сухопутных войск об этом ничего не говорилось.

Непостижимо только, как этот желторотый птенец, не имеющий ни малейшего представления об уставе, сразу смекнул, как защищаться. Такой тип мог себе позволить разводить критику: и по поводу полномочий своих начальников, и по поводу учений в дождь. И самое потрясающее было вот что: ему все сходило с рук-и в умывальной его оставляли одного, и слово «идиотизм» он произносил так, что действительно возникало сомнение, имеет ли смысл назначать поход при такой дерьмовой погоде, какая была в тот день, когда Райдель прибыл в 416-ю, расквартированную в Дании.

Окраина Маспельта — во всяком случае, с военной точки зрения — тоже была совсем не похожа на окраину Винтерспельта. Когда Шефольд ездил в Сен-Вит или — что тоже случалось — посещал в Мальмеди, Ставелоте или в долине Арденн членов клана ван Реетов или другие семьи, которые у него ассоциировались с принадлежащими им коллекциями картин, он иногда буквально рот открывал от изумления при виде полчища танков, заполонившего вдруг всю долину. Построенные рядами и, по сути дела, заброшенные, охраняемые лишь несколькими часовыми, пустые, никому не нужные, стояли, словно в дреме, военные машины. Или он видел: площадки, уставленные громоздкими орудиями, целые гектары, покрытые прямоугольными ящиками (боеприпасы? продовольствие?), замаскированными сетками, — пейзажи, состоящие из крошечных серо-зеленых куполов; видел аэродромы, на которых стальными стаями выстроились тупоносые, приземистые самолеты (истребители?). Ну и богаты же эти американцы! Всякий раз, когда Шефольд убеждался в богатстве американцев, он вспоминал политический анекдот, услышанный в одном из трактиров в Эйфеле. Он кончался вопросом: «Да, но знает ли об этом фюрер?»

Кстати, в отношении политических анекдотов люди тут не стеснялись, надо было только соблюдать определенные правила. Убийственный по сути своей вопрос: «Да, но знает ли об этом фюрер?» — задавать было можно, но ему надлежало так и повиснуть в воздухе, остаться без ответа, ибо если кто-нибудь, сам рассказывающий или один из слушателей, был настолько лишен юмора, что вздумал бы продолжить: «Боюсь, что придется ему сказать», или тем более: «Да он и не желает знать», то тем самым этот человек нарушил бы правила и наверняка мог поплатиться жизнью.

Районы, где были в ходу политические анекдоты, оставляли желать лучшего в смысле военного оснащения. К этому не слишком глубокомысленному заключению Шефольд пришел, глядя на те места, по которым бродил. Вокруг Айгельшайда, Хабшайда, вплоть до самого Прюма, куда он однажды решил добраться, приняв сумасшедшее решение позвонить своим родителям во Франкфурт, он ни разу не видел ничего, кроме мелких подразделений тыловых служб — тепленьких местечек, куда многие рвутся, как объяснил ему Хайншток; грузовики, снабжавшие главную полосу обороны продовольствием, приезжали издалека, они могли пользоваться шоссейными дорогами только ночью.

— Соберите же наконец все свои ресурсы, — сказал он как-то майору Уилеру, — и покончите с войной!

— А, вы о том, что здесь у нас видите! — Уилер посмотрел на него, сочувственно улыбаясь такой неосведомленности. — Да это же ровным счетом ничего не значит, — сказал он и щелкнул пальцами. — Это главным образом пришедший в негодность списанный хлам. Мне очень жаль, что я не могу показать вам полностью оснащенную американскую армию. Или хотя бы дивизию. — Он вдруг помрачнел, откинулся на спинку кресла. — К сожалению, не могу, — сказал он. — Вот в чем дело. Более уязвимого пункта вы и отыскать не могли, господин доктор! — Он говорил «господин доктор», потому что разговаривал с Шефольдом по-немецки и не называл его, как Кимброу, просто «док». — Я имею в виду, что, если вы рассчитывали найти здесь у нас какую-то опору… Если немцы перейдут в наступление, у меня даже не будет времени написать вам прощальное письмецо.

Шефольд посмотрел на него недоверчиво.

— В наступление? Немцы?! — воскликнул он. — Да по ту сторону ничего нет, уверяю вас: ничего. По ту сторону фронта полнейшая пустота. Я еще ни разу не видел там танка или хотя бы двух-трех орудий. А вы видели хоть раз немецкий самолет? Я — нет.

— Случайно я знаю самые последние данные о производстве самолетов у немцев, — сказал Уилер. — Нам сообщили русские. Три тысячи в месяц. Это весьма внушительно. И потом, у немцев есть «тигры», а они почище всех наших танков. Ах, доктор Шефольд, — добавил он, — в военном деле вы дилетант.