Виновны в защите Родины, или Русский - [26]

Звенит в снежинках тишина,

Вечерний лес покрыла тайна.

Не знаю, в чем моя вина?

Но мы расстались не случайно.

Здесь летом, в зелени травы,

В багряном пламени заката

Впервые целовались мы,

Но это было лишь когда-то.

А слово горькое «сейчас»

Всю боль мою в себя вместило.

Сейчас судьба простила нас,

Зато любовь нас не простила.

Не думал я тогда, что вдруг

Земля качнется под ногами,

Все переменится вокруг,

И я смогу расстаться с Вами.

А лес все так же молчалив,

Вот только снег покрыл всю зелень.

Я был, наверно, тороплив…

Вот так же быстро шло и время.

Звенит в снежинках тишина.

Вечерний лес покрыла тайна.

Не знаю, в чем моя вина,

Но мы расстались не случайно.

Глава 5

Выпускной вечер в Рижской 76-й средней школе заканчивался. Десятый «б», уже бывший десятый, на первом утреннем автобусе дружно отправился из Иманты в Юрмалу. Рассвет на море встретить, правда, не успели — в июне светает рано. Но под первыми солнечными лучами побродили по взморью, попели песни. У маленького магазинчика в Булдури на глазах выпускников остановился молочный фургон; грузчик выставил у дверей несколько ящиков молока, и машина спокойно поехала дальше. Опустошили один ящик, набросав в него денег мирно спящим еще продавщицам, и потом, сидя на пляже, с наслаждением, картинно, пили молоко из больших стеклянных бутылок, смеясь над другими выпускниками, съехавшимися в Юрмалу со всей Риги и обалдевшими от такой картины. Но спиртного немало уже было выпито тайком этой ночью, и хотелось теперь не буйной радости, а тихой грусти.

У Иванова не так много было друзей в этом классе. Приехав в Ригу год назад, он дружил со своими соседями — такими же, как он, детьми пограничников. Сережка, Сашка, пара девчонок из их «пограничного» дома. С остальными одноклассниками их тесная компания чаще конфликтовала, порой до драки; в остальное время просто сосуществовала по необходимости. Уж слишком разными они были по сравнению с коренными рижанами. Рижане по большей части были по-городскому наглы, развязны, считали, что они почти «европейцы» и все-все уже повидали на свете. Они в основном хорошо учились (школа была базовой для Академии наук), занимались спортом, с детства ходили в кружки и клубы. Родители у них, как правило, были весьма состоятельными или же принадлежали к городской интеллигенции, словом, так или иначе, не были «солдафонами».

При всем при том «пограничники» повидать успели куда больше своих рижских сверстников. Просто опыт их был несколько специфическим. Да и образование они по многим предметам успели получить куда более солидное, несмотря на высокий статус их новой рижской школы. И принципы, то самое мировоззрение, основы которого закладываются в детстве, у них были во многом другие, чем у одноклассников. Ребята быстро успели понять, что за признанными лидерами класса на самом деле не стоит ничего серьезного, заработанного ими лично. И модная одежда, и хорошие (при учителях) манеры, и общая городская «нахватанность», и широкий кругозор — все это было, по большей части, им просто «дано». И слишком часто на деле оказывалось, что товарищи они не из лучших, что знания их и успехи на олимпиадах подсужены, что за примерным комсомольским поведением многие скрывают банальную и слишком раннюю подлость.

Конечно, Валера и его друзья не были тихими ангелами. Да что там, их поведение, в отличие от примерного (на глазах учителей) большинства, было просто вызывающим. Но оно не было двойственным. Если кого из учителей любили, так искренне. Не любили — тоже искренне, не скрывая того от педагогов. Но не прятали себя — какими были друг с другом, такими и в школе.

Компания Иванова не стала принимать близко к сердцу прохладные отношения с новым десятым классом, волею судьбы ставшим для них выпускным. Они просто жили своей жизнью.

С кем-то несколько раз подрались. С кем-то заключили союз, допускавший приятельские, но не дружеские отношения. И потихоньку стали осваиваться в Риге самостоятельно.

Свобода, та самая, притягательная для всех юношей, внешняя свобода крупного и к тому же немного «западного» по советским меркам города, манила их своей новизной после суровых и простых прелестей гарнизонной жизни. И если раньше каждый шаг их так или иначе становился известен родителям и учителям, да и свои же сверстники, такие же, как они все — офицерские дети, — накладывали друг на друга известные ограничения, принятые в их кругу, то в Риге вся компания сорвалась с катушек по полной программе.

Впрочем, «срывание с катушек», воображаемое про себя ребятами, было на самом деле весьма невинным даже по тем временам. Прогуливали уроки, попивали винцо, курили в подъездах и бренчали на гитарах вместо посещения подготовительных курсов в вузы.

Смешно, но, ведя обычную для многих выпускников школы жизнь, они чувствовали себя в глубине души чуть ли не преступниками. Резкий переход от во многом идеального и тепличного в нравственном отношении мира застав и пограничных гарнизонов к миру большого города подстегивал, торопил пробовать все, ранее неизведанное, большими кусками, глотать не прожевывая, как будто можно было не успеть, как будто жили в последний раз.