Виноватые и правые - [39]

— Да, бомбардирша.

— Ну, так и есть, в. в. — сказал, смеясь, ямщик. — Так после этого она еще занозливее стала: слово скажешь — как собака облает! Ведь вот и с Молчановым-то она же боле виновата.

— Как же так?

— А вот как, в. в. О Троицыне дни у нас храмовой праздник, так общество пиво варило… скупштына[56] была… Молчанов навеселе был; встретил он Ермолаевну-то, да и спрашивает: «Куда, говорит, ползешь, смоленая?..» Да тут чин-то ее и молвил. Как взъярит Ермолаевна, да и бряк: «А в Усолье по соль собралась: не хошь ли вместе, Петр Егорович?» — Так ведь, вот что она, в. в., брякнула!

— Ну, так что же тут такое?

— А нельзя этих слов говорить Молчанову: хоть вы, хоть кто скажи ему: «Каково, Петр Егорович, по соль в Усолье съездил?», так что под руку попадет — тем и пустит: человека, одинова, чуть не до смерти жердью ушиб… в остроге сидел. Хорошо еще, что в ту пору в руках ничего не случилось, — так только потрепал… эту Ершиху-то…

— Отчего же он не любит этого?

— А кто его знает, в. в.! До того он солью переторговывал, так в Усолье ездил. Только что-то и случилось с ним одинова; поехал на подводах и с деньгами, а домой пеший пришел — и без соли, и без денег, и без лошадей. Его стали все спрашивать; а ему это не любо. Сперва отмалчивался, а после уж и драться стал. Не почто бы этих слов Ермолаевне говорить… — Эй, вы, банманделы! — крикнул ямщик в заключение на лошадей, которые, прислушиваясь к рассказу его, едва переступали с ноги на ногу. «Грабят!» прибавил он. Тройка ринулась и понеслась, как бешеная…

VI Лекарье-самозванцы

Вообще в маленьких городках, не имеющих никакой промышленности и населенных почти одними чиновниками, да служащими и отставными солдатами, время набора считается самым веселым временем в году. Святки, Масляница и Пасха, даже взятые в совокупности, не дают столько удовольствий, как набор. Притом же, святочные, масляничные и т. п. удовольствия всегда сопряжены с сверхсметными издержками и скучными хозяйственными заботами; а тут — целый месяц удовольствий и, вместе, нажива! Всех более радуются набору лекаря и начальник уездной команды внутренней стражи, конечно, не без исключений, особенно в последнее время. Они радуются по причинам, столь общеизвестным, что распространяться о них нет надобности. Остальное уездное чиноначалие, хотя и не имеет столь основательных поводов радоваться наступлению набора, но все-таки питает разные розовые надежды, которые почти никогда не обманывают. Чиновники покрупнее всегда вперед уверены, что им удастся поиграть в большую, так как военный приемщик, — обыкновенно молодой офицер, — уже законом обязан играть, и играть, для поддержания чести своего мундира, рискуя значительными кушами. В том, что приемщик будет вести большую игру, почтенные сановники никогда не обманываются; очень редко обманываются они и в том, что прогоны, порционы и т. д. приезжего останутся в их карманах: исключения случаются лишь тогда, когда приемщик, вместе с белыми перчатками, привозит и шестой пальчик. Мелкие служащие и отставные приказные знают, что каждый рекрут напишет какое-нибудь прошение и заплатит за труд не двугривенный с придачей полштофа, как в обыкновенное время, а целковый с четвертной. Радуются набору мелкие промышленники, рассчитывая на верные барыши. Радуются полицейские солдаты, так как им придется получить от пьяных рекрут по нескольку оплеух и за каждую оплеуху по рублю, а иногда и более, вознаграждения. Радуются солдаты внутренней стражи, потому что им предстоит сопровождать новобранцев и по пути отпускать их к родным, конечно, не даром. Из солдат особенно радуются цирюльники, которым предстоит брать деньги с тех, кого они будут стричь, и еще более с тех, кого стричь не будут. Радуются уездные барышни, потому что набор сулит им обновы, танцы и любезность приемщика. В обновах и танцах они никогда не обманываются; но любезность приемщика всегда ограничивается тем, что он раз или два покажет им, как откалывают суздальцы или тарутинцы и, затем, всецело предается пеструшкам. — Одним словом, все в городе радуется набору, за исключением только сапожника Орлова, да портного Воробьева, которым шило и иглу приходится променять на штык.

Совершенно противоположную картину представляют во время набора деревни: они делаются юдолью плача и рыдания. Хотя теперь, даже в самых глухих захолустьях, крестьяне знают, что солдату житье стало не хуже, чем в крестьянстве, а иногда даже лучше; но все-таки большинство страшится набора, так как, не говоря о семейных и других привязанностях, лишение работника и сопряженные с проводинами его расходы очень часто расстраивают хозяйства, а иногда имеют возмущающие сердце последствия.

Вот один случай из моей следственной практики.

Только что начался набор в г. В…, как в одно январское утро явился ко мне полицейский с пакетом, а при пакете — мужик. Последний был человек довольно пожилой, маленького роста. Простодушное и доброе лицо его было полно живой и глубокой скорби. Я пробежал заключавшееся в пакете полицейское дознание, содержания которого теперь передавать не буду, так как оно войдет в подробности настоящего рассказа, и отпустил полицейского.