Виноваты звезды - [7]

— Именно такое отношение мы встретили в семьях в «Мемориал», когда Гас там лежал, — поделился его отец. — Все были такими добрыми и мужественными. В черные дни Господь посылает в нашу жизнь лучших людей.

— Скорее дайте мне думку и нитки, эту фразу нужно вышить и сделать ободрением, — вскричал Огастус. Отцу это не понравилось, но Гас обнял его длинной рукой за шею и сказал:

— Шучу, пап. Я высоко ценю ваши чертовы ободрения. Признать это открыто мешает переходный возраст.

Отец только округлил глаза.

— Поужинаешь с нами? — спросила мама Гаса, миниатюрная брюнетка, похожая на мышку.

— Наверное, — ответила я. — Только мне домой к десяти. И я, это, не ем мяса.

— Нет проблем, сделаем несколько блинчиков вегетарианскими, — сказала она.

— Так сильно любишь животных? — поинтересовался Гас.

— Просто хочу минимизировать число смертей, за которые несу ответственность, — пояснила я.

Гас открыл рот что-то ответить, но передумал.

Паузу поспешила заполнить его мать:

— Я считаю, это замечательно.

Они немного поговорили о том, что сегодняшние энчилады — это фирменные блинчики Уотерсов, которые нельзя не попробовать, и они с мужем тоже требуют от Гаса приходить не позже десяти, и как они инстинктивно не доверяют людям, у которых дети приходят не в десять, и будь я в школе… — «Она уже в колледже», — вставил Гас, — и погода стоит совершенно необыкновенная для марта, и весной все кажется первозданно новым, и они ни разу не спросили меня о кислородном баллоне или диагнозе, что было необычно и приятно, а потом Огастус объявил:

— Мы с Хейзел посмотрим «„V“ значит Вендетта». Хочу показать ее киношного двойника, Натали Портман образца двухтысячного года.

— Телевизор в гостиной к вашим услугам, — с энтузиазмом сказал его отец.

— А почему не на цокольном этаже?

Его отец засмеялся:

— Обяза-ательно. Идите в гостиную.

— Но я хочу показать Хейзел Грейс подвал, — настаивал Огастус.

— Просто Хейзел, — поправила я.

— Покажи просто Хейзел подвал, — согласился отец, — а потом поднимайтесь и смотрите свой фильм в гостиной.

Огастус надул щеки, встал на ногу и покрутил задом, выбрасывая протез вперед.

— Прекрасно, — пробормотал он.

Я спустилась за ним по ступенькам с ковровой дорожкой в огромное помещение под домом. Полка, обегавшая комнату на уровне глаз, была уставлена баскетбольными призами: больше десятка пластиковых позолоченных статуэток мужчин в прыжке, ведущих мяч или делающих бросок в невидимую корзину. Были на полке и подписанные мячи и кроссовки.

— Я раньше в баскетбол играл, — объяснил Гас.

— Вижу, что очень успешно.

— Да, в последних не ходил, но кроссовки и мячи — это все раковые бонусы. — Он подошел к телевизору, где гора DVD и видеоигр отдаленно напоминала пирамиду, и, нагнувшись, вытащил «Вендетту».

— Я, можно сказать, был типичным белым уроженцем Индианы, — сказал он. — Увлекался воскрешением утерянного искусства бросать мяч из статического положения со средней дистанции. Но однажды я отрабатывал броски сериями — стоял на штрафной в спортзале Норт-сентрал, кидал мячи со стойки — и неожиданно перестал понимать, для чего я методично бросаю сферические предметы через тороидальный объект. Мне вдруг показалось, что я занимаюсь несусветной глупостью. Я вспомнил о маленьких детях, снова и снова продевающих цилиндрический колок через круглую дырку целыми месяцами, и решил: баскетбол — всего лишь более аэробическая версия такой же ерунды. В тот раз я очень долго не промахивался — забросил подряд восемь мячей в корзину, мой лучший результат, но, бросая мячи, я все больше чувствовал себя двухлетним. И с тех пор я отчего-то начал думать о беге с препятствиями. Тебе плохо?

Я присела на угол неубранной кровати. Я ни на что не намекала, просто я устаю, когда приходится долго стоять. Я стояла в гостиной, затем были ступеньки, потом опять стояла, суммарного стояния для меня оказалось слишком много, а я не хотела падать в обморок. Обмороками я напоминала леди викторианской эпохи.

— Нормально, — успокоила я. — Заслушалась. Значит, бег с препятствиями?

— Да. Сам не знаю почему. Я начал думать о забегах с прыжками через эти сомнительные препятствия на дорожках. Мне пришло в голову, что про себя бегуны думают — дело пошло бы быстрее, убери они эти барьеры.

— Это было до постановки диагноза? — спросила я.

— Ну, и это тоже. — Он улыбнулся половинкой рта. — День экзистенциально наполненных штрафных бросков случайно совпал с последним днем моей двуногости. Между назначением ампутации и операцией пришлись выходные. Так что я отчасти понимаю, что сейчас чувствует Айзек.

Я кивнула. Огастус Уотерс мне нравился. Очень-очень нравился. Мне понравилось, что свой рассказ он закончил не на себе. Мне нравился его голос. Мне нравилось, что он выполнял экзистенциально наполненные штрафные броски. Мне нравилось, что он штатный профессор кафедры Слегка Асимметричных Улыбок и — на отделении дистанционного обучения — кафедры Голоса, от которого моя кожа становилась чем-то большим, нежели просто кожа. И мне нравилось, что у него два имени. Мне всегда нравились люди с двумя именами — можно выбирать, как называть: Гас или Огастус. Сама я всегда была Хейзел, безвариантная Хейзел.