Виноградники ночи - [20]
— Извините, ради бога! Время от времени со мной такое случается. Приступы болезни… Прицепилась, проклятая! Но вернемся, как говорится, к нашим баранам… Я не спрашиваю, кого вы видели несколько дней назад. Не прошу описать мне этих людей. Я и без вас знаю. Но вы, воленс-неволенс, оказались втянуты в известные отношения… Возможно, кто-то вновь появится. Возможно, вы столкнетесь с ним снова в другом месте… Прошу вас лишь об одном — будьте осторожны! И ради вашей же собственной безопасности сообщите мне… Да-да, не смотрите на меня столь пронзительно! Я не собираюсь вербовать вас. Я говорю совершенно серьезно: ради собственной безопасности будьте добры, поставьте меня в известность.
Голос звучал отрывисто и хрипло. Капелька пота стекала по виску. Снова достал платок, вытер лоб, медленно сложил платок, сунул в карман пиджака.
— Не думаю, что молодой человек в шляпе… да, в этой его шляпе… заявится снова. Но слепец может возникнуть. И ради вас он не станет рядиться… Будьте начеку.
— Я не хочу вас знать! А вы снова тянете меня в свое болото!
— Поймите же, наконец, — едва ли не с тоской произнес гость, — Москва далеко, и у нас здесь свои игры… Я говорю с вами, как человек с человеком. Неужели же вы не чувствуете этого? У нас, странников безродных, один выбор: либо погибнуть, либо идти в услужение. И не доказывайте мне, что эта земля, этот город — ваши, что вам здесь хорошо. Убеждайте себя сколько угодно — меня вы не обманете!
Встал, подошел к столу у окна, достал из внутреннего кармана пиджака несколько бумажек, сунул под стакан с недопитым чаем.
— Это лиры. Они вам пригодятся. И запомните адрес: Бакка, Гидеона 12, очень просто… Меня зовут Генрих Ильич. Да, Генрих Ильич, — повторил он с медлительной вескостью, — буду рад снова увидеться с вами…
И исчез.
Но что же случилось с Миной? Если б я знал это сам… Раскаленным полднем и прохладным вечером, стоя у ресторанных ворот с оттягивающим ременный пояс пистолетом или по дороге домой ночной звонко-знобкой Эмек Рефаим, бродя по субботам вдоль заросшей крапивой и колючками железнодорожной колеи, кружа по улочкам Бакка[7] (где же Гидеона 12?), все думаю, что же случилось с Миной? Почему не появляется она у Якова, ведь обещала же! Мина, Мина, почему ты не приходишь? Я знаю, ты ушла так же тихо как жила, много лет назад, из подвала дома, что на Земляном валу, ушла, куда все уходят — в память, зарастающую выжженой, опаленной травой, а может быть, в какое-то новое, непонятное мне, но вполне явственное существованье, ведь я разговариваю с тобой, думаю о тебе, ты для меня настолько реальна, что в сравнении с этим меркнут реалии моего беспокойного, смутного дня. И вот сейчас я воображаю тебя здесь, в моем городе. Здесь ты жила много лет назад, ведь ты не умираешь, ты повторяешься как вечный мотив, возвращающийся на круги свои, и такова судьба каждого человека.
Ах, я догадался, наконец! Ты не приходишь к Якову, потому что Ребекка, еще молодая, без распухшего к старости тела и тромбозных ног, лежит в своей комнате на верхнем этаже иерусалимского дома, и ты ухаживаешь за ней! Вчера вечером она добралась, вернее, с трудом доползла до ворот, смертельно усталая… Проскользнула неслышной тенью между столиками с гогочущими американцами, исчезла за домом, там, где черный вход, лестница на второй этаж и кухня, откуда прогоркло воняет мясом (Стенли вымачивает его в уксусе и скармливает своим гостям).
Я стоял, глядя на темные, с болтающимися ставнями, окна верхнего этажа, и мне показалось, что в одном из них мелькнул свет — узкий луч электрического фонарика. Возможно, Махмуд что-то ищет среди коробов и мешков, которыми завален второй этаж… Но почему такая срочность? Свет больше не появлялся, я отвернулся к воротам, как мне и положено по инструкции, и представил Ребекку: она лежит, распластавшись, на неразобранной постели…
Ребекка лежала, распластавшись, на неразобранной постели. В спальне горел ночник, шторы окна — плотно задернуты. Вошла Мина.
— Что с тобой? Что случилось? — проговорила Мина, подходя к сестре.
Ребекка молчала.
— Где ты пропадала? Я хотела сообщить в полицию, но твой замечательный братец…
На пороге возник Залман в ночной пижаме. Он щурился от света, его усики подрагивали. Протянул руку с указующим перстом в сторону постели:
— Я знал, что все этим кончится! Я предупреждал!
— Что ты знал? О чем предупреждал?
— Твои ночные похождения!.. Драная кошка на службе сионистской революции!
— Перестаньте! Нашли время выяснять отношения!
— Она не больна. С ней ничего не случилось… И не случится! — крикнул Залман и вышел из комнаты.
Мина села на постель, обняла сестру за плечи.
— Я позову доктора Рабиновича. Он свой. Ему можно довериться.
— Не надо доктора…
Высвободилась из объятий Мины.
— Ты уверена?
— Не надо!
— Тебя должен осмотреть доктор. И дать заключение. Нужно заявить в полицию!
— Он прав, этот крот… Ничего не случилось. Просто-напросто не спала больше суток. Ни секунды. Заперли в какой-то комнатенке. Беспрерывно допрашивали… Эти сволочи — профессионалы. Умеют работать и заметать следы.
— Англичане?
— Нет.
— Но что они хотели от тебя?
В литературной культуре, недостаточно знающей собственное прошлое, переполненной банальными и затертыми представлениями, чрезмерно увлеченной неосмысленным настоящим, отважная оригинальность Давенпорта, его эрудиция и историческое воображение неизменно поражают и вдохновляют. Washington Post Рассказы Давенпорта, полные интеллектуальных и эротичных, скрытых и явных поворотов, блистают, точно солнце в ветреный безоблачный день. New York Times Он проклинает прогресс и защищает пользу вечного возвращения со страстью, напоминающей Борхеса… Экзотично, эротично, потрясающе! Los Angeles Times Деликатесы Давенпорта — изысканные, элегантные, нежные — редчайшего типа: это произведения, не имеющие никаких аналогов. Village Voice.
Если бы у каждого человека был световой датчик, то, глядя на Землю с неба, можно было бы увидеть, что с некоторыми людьми мы почему-то все время пересекаемся… Тесс и Гус живут каждый своей жизнью. Они и не подозревают, что уже столько лет ходят рядом друг с другом. Кажется, еще доля секунды — и долгожданная встреча состоится, но судьба снова рвет планы в клочья… Неужели она просто забавляется, играя жизнями людей, и Тесс и Гус так никогда и не встретятся?
События в книге происходят в 80-х годах прошлого столетия, в эпоху, когда Советский цирк по праву считался лучшим в мире. Когда цирковое искусство было любимо и уважаемо, овеяно романтикой путешествий, окружено магией загадочности. В то время цирковые традиции были незыблемыми, манежи опилочными, а люди цирка считались единой семьёй. Вот в этот таинственный мир неожиданно для себя и попадает главный герой повести «Сердце в опилках» Пашка Жарких. Он пришёл сюда, как ему казалось ненадолго, но остался навсегда…В книге ярко и правдиво описываются характеры участников повествования, быт и условия, в которых они жили и трудились, их взаимоотношения, желания и эмоции.
Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.
Действие книги известного болгарского прозаика Кирилла Апостолова развивается неторопливо, многопланово. Внимание автора сосредоточено на воссоздании жизни Болгарии шестидесятых годов, когда и в нашей стране, и в братских странах, строящих социализм, наметились черты перестройки.Проблемы, исследуемые писателем, актуальны и сейчас: это и способы управления социалистическим хозяйством, и роль председателя в сельском трудовом коллективе, и поиски нового подхода к решению нравственных проблем.Природа в произведениях К. Апостолова — не пейзажный фон, а та материя, из которой произрастают люди, из которой они черпают силу и красоту.