Виноградник Ярраби - [29]

А дерево, к которому привязали пленного, а веревка, врезавшаяся ему в тело до костей?..

Когда Гилберт тихонько вошел и склонился над женой, чтобы проверить, спит ли она, Юджиния сначала притворилась, что спит, боялась, что в глазах его все еще сохранилось выражение дикого возбуждения. Она однажды видела такое выражение в глазах егерей своего отца, когда они обнаружили в капкане лисицу и оказалось, что зверь еще жив.

Мужчины получают какое-то неизъяснимое удовольствие от охоты на опасную дичь. Ну что ж, это совершенно естественно, так и должно быть. Злодеев убийц, так же как лисиц, надо уничтожать.

— Юджиния! Вы спите?

У нее дрогнули ресницы.

— Миссис Джарвис дала мне выпить чуть ли не полпинты бренди.

— Замечательно! — Он тихонько рассмеялся. — Это как раз то, что было нужно. Не могу передать, как я сегодня вечером гордился вами. — Он раздевался, поспешно бросая снятые вещи на пол. — Я не хотел, чтобы вы таким образом познакомились с этой страной, но вы выдержали первое испытание великолепно. Я, пожалуй, даже рад, что так случилось, — по крайней мере я своими глазами увидел, каким мужеством вы наделены, хотя, конечно, знал, что оно у вас имеется.

Отбросив в сторону одеяла, Гилберт тяжело опустился рядом с ней. Руки его начали стягивать с Юджинии ночную рубашку, а лицо так крепко прижалось к ее лицу, что она начала задыхаться.

— Гилберт, вы сказали…

— Что я сказал? Что-то такое, о чем потом пожалел.

От него сильно пахло вином. Одной рукой он крепко обвил ее шею, Голова Юджинии кружилась от бренди, шока, физической усталости, и все-таки она с ужасом осознавала: было в этом объятии что-то ужасающе знакомое, будто она снова почувствовала на себе тиски костлявой руки каторжника, сделавшего ее своей пленницей, и ощутила то же удушье, какое испытала, когда жесткая рука зажала ей рот.

Да она с ума сошла! Это же собственный муж целует ее, тихо бормоча ласковые слова.

— Я хотел дать вам отдохнуть сегодня ночью. Но я не в силах вам противостоять — говорю вам сущую правду. Вы такая прелестная! Вы же не хотите, чтобы я устоял, неужели хотите, деточка?

Она вздрогнула и напряглась.

— Что это за шум?

— Просто воет динго.

— Динго?

— Дикая собака. Их тут шныряет множество.

В голосе мужа звучало нетерпение. Он не слышал ничего, что происходило за стенами комнаты. Он шутливо распустил волосы Юджинии и прикрыл ими ее уши, чтобы приглушить звуки. Затем его улыбающиеся губы приникли к ее губам, а руки снова вцепились в ночную рубашку. Теперь она уже не в силах была протестовать. Даже дышать не могла. Печальный, какой-то получеловеческий вой (неужели это было то, что она в ужасе вообразила себе: привязанный к дереву несчастный человек взывает о милосердии?) раздался снова, потом еще раз, отозвавшись, словно эхо, на ее собственный внезапный крик боли.

В комнате все почернело. Она впала в полубессознательное состояние, борясь против мучительной фантазии, будто лицо, которое она видит над собой, — это дикарское лицо того каторжника и тело, проделывающее с ней немыслимо интимные вещи, тоже принадлежит ему.

Она старалась сладить с темнотой, широко раскрывала глаза и глядела на пламя свечи, говоря себе, что потное тело, соскользнувшее наконец с нее, — это тело ее собственного любимого мужа. Вот же его знакомые рыжие волосы, его любящие глаза, его голос, бормочущий едва слышные ласковые слова.

Она молчала. Тогда он устроился возле, запустив руку в ее волосы, и почти тут же уснул, а она, настолько обессилевшая, что не в состоянии была двинуться, слишком слабая, чтобы выпростать волосы из его горсти, лежала и думала, что она такая же пленница, как и привязанный к дереву человек.

В конце концов полное истощение сил оказалось для нее благом — Юджиния заснула. Она проснулась от оглушительной какофонии: кукабурра, рассевшиеся на эвкалиптовом дереве за окном, звонкими голосами приветствовали утро. Она была одна. Гилберт поднялся, не разбудив ее. Но к хриплому жуткому смеху зимородков она никогда не сможет привыкнуть — в этом она была уверена. В их голосах присутствовало что-то первобытное, так же как первобытными казались и обитавшие здесь звери. Например, в какой цивилизованной стране встретишь тварь такой странной формы, как кенгуру? Или гигантские ящерицы, кажущиеся такими древними. Будто каждой по крайней мере миллион лет? Надо не забыть рассказать Саре о ящерице, попавшейся ей на лестнице в доме Бесс Келли. Они обе — и Юджиния, и ящерица — так перепугались, что не могли двинуться с места.

Однако о событиях прошлой ночи ничего писать не следует. Лучше сделать вид, будто ничего не произошло, и изгнать из памяти воспоминание о перенесенном шоке и о боли. Собака перестала лаять: каторжник не молил больше о пощаде; тайная и стыдная боль, кажется, прошла. В кухне звенела посуда, слышались громкие веселые голоса. Оттуда доносился запах поджариваемого бекона. Солнце, лучи которого лежали на полу, уже пригревало вовсю.

Она должна встать и по возможности привести себя в порядок. При дневном свете ржавая вода в кувшине показалась еще более неприятной. Но чем скорее она оденется, тем быстрее они смогут покинуть это ужасное место.