Виноградник Ярраби - [119]

— Выглядит отменно, — неожиданно раздался позади нее голос Гилберта. — Неужели мы все это проглотим?

— Думаю, что большую часть во всяком случае. Может, я заготовила лишнее?

— Лучше слишком много, чем слишком мало. Меня никто никогда не упрекнет в скаредности. — Он поднял тяжелый валик волос, прикрывающий ее шею, и прижался губами к теплой коже. — Да и вас никогда в этом не упрекнут.

Она отпрянула от него.

— Я вам говорила — только не здесь! Кто-нибудь может войти.

Гилберт тихонько рассмеялся:

— Мне нравится, как вы отскакиваете в сторону.

— Ах, перестаньте рисковать. Нам слишком долго везло. Я начинаю бояться.

— Тогда идите к себе в комнату. Я приду к вам через несколько минут.

— Как? Сегодня ночью?

— Завтра ночью я не могу. Буду пить портвейн с Его превосходительством. Кроме того, у меня есть для вас подарок.

— Подарок?

— Вы ведь никогда ни о чем не просите, верно?

— Я не имею на это право. Я и без того виновата.

— Не надо так говорить. Отправляйтесь к себе.

Подарком оказался фермуар из аметиста и жемчуга, который Гилберт повесил на шею Молли, сидевшей уже полураздетой в постели. Фермуар лег меж ее грудями, и Гилберт сказал, что именно там, на ее нагом теле, он и хотел бы всегда его видеть. Молли хотелось отказаться от подарка, сказать, что она не из таких любовниц. Однако вместо этого она насмешливо заметила:

— И когда же я смогу носить подобную вещь?

— Когда мы будем с вами вместе. Я знаю, что вы не можете носить его на глазах у всех. Но мне хотелось что-нибудь вам подарить. Разве вы не можете любоваться им в одиночестве, исподтишка?

— Исподтишка? — Глаза ее метнули молнии.

— Я, наверное, не так выразился. Слишком глуп, чтобы подбирать подходящие слова, но я буду разочарован и обижен, если вы откажетесь от него. Вы примите его, скажите?

Она ответила полукивком, невольно думая про себя, что, хотя ожерелье очень миленькое, это всего лишь аметист. У госпожи — бриллианты… Нет, она не отвергнет подарка, хотя ей и очень хочется это сделать. Она сохранит его для Рози.

Глава XXVIII

Люси не верила собственным глазам.

— Адда, не может быть: ты зачесываешь волосы наверх!

— А что еще я, по-твоему, делаю? — спросила Аделаида, искусно втыкая шпильки в рыжевато-золотые локоны над ушами.

— Но ты попросила разрешения? Тебе еще нет шестнадцати.

— Жизнь была бы страшно скучна, если бы на все надо было испрашивать разрешение, — Аделаида поворачивала голову и так и эдак, критически изучая свое отражение в зеркале. — Особенно если знать, что вряд ли тебе его дадут. Ну вот, кажется, все. Как я выгляжу?

— Фактически совсем взрослой, — вынуждена была признать Люси.

— Эта прическа последний лондонский пик. Мы получили в школе кое-какие модные журналы.

— А в школе тебе позволяли зачесывать наверх волосы?

— Если нам этого хотелось, — беззаботно ответила Аделаида. — Во всяком случае, мисс Эннабел Чизем разрешала, ну а мисс Эстер — старая зануда. — Она потянула ворот своего белого муслинового платья. — Это детское платье, — заявила она. — Мне очень хочется сделать вырез поглубже, если я это сделаю… — Глаза ее вдруг засверкали. — Ты ведь сможешь его обметать, да? Все только и делают что расхваливают твое умение управляться с иголкой.

Люси попятилась, глядя на сестру расширенными глазами:

— Ты не посмеешь!

— Какая же ты мямля, Люси. Вечно всего боишься. Великолепный Джордж не больно-то обратит на тебя внимание, если ты будешь так себя вести.

— Ты имеешь в виду Джорджа Фицроя? Но я вовсе не рассчитываю, что он бросит на меня хоть один взгляд.

— В таком случае он и не бросит, а очень жаль, потому что ты, право же, очень хорошенькая.

Люси боролась с вечно готовыми навернуться на глаза слезами, которых она всегда стыдилась.

— Почему ты говоришь — «очень жаль?» Ведь я даже учиться не закончила.

— Но придет же день, когда закончишь. А память, я думаю, у него имеется.

— Не глупи, Адди. Это ты должна его очаровать. Так говорит мама.

Аделаида пожала плечами. Ее манера держаться вызывала у мамы серьезную тревогу.

— Возможно. Дело, однако, в том, что я не желаю, чтобы кто-то выбирал для меня мужа.

— Но если бы ты влюбилась в Джорджа Фицроя, все было бы в порядке, не правда ли? Говорят, он очень красив.

— И, вероятно, тщеславен, как павлин. Если он станет вести себя с нами снисходительно, я мигом поставлю его на место.

— Адди, ты этого не сделаешь!

— А вот увидишь — сделаю… — не договорив, Аделаида взвизгнула. — Я слышу шум экипажа. — Она кинулась к окну. — Едут! Гляди! Наверное, это Джордж едет верхом рядом с экипажем. А с другой стороны полковник Мунди.

— Не высовывайся так сильно. Они тебя увидят, — нервно окликнула сестру Люси.

Но и она, соблюдая необходимую скромность, все же выглянула из окна и нашла молодого человека, ехавшего на гнедой кобыле, очень интересным. Высокий, строгий, элегантный; солнце сверкало на его блестящих темно-русых волосах. Люси не ожидала, что он окажется настолько красив. Уж, конечно, теперь-то Адди не станет говорить о нем столь пренебрежительно. Она осторожно пригладила тщательно уложенные локончики, неожиданно Люси захотелось и самой быть старше и посмелее, чтобы причесать волосы по последней лондонской моде. А так Джордж Фицрой примет ее просто за маленькую девочку и вряд ли вообще обратит на нее внимание. Ах, если бы только она была в состоянии преодолеть мучительную робость и отважиться поговорить с ним! Да, но о чем? Как он может заинтересоваться предметами, о которых она способна говорить?