Вино мертвецов - [4]

О псевдонимах писателя, дважды получившего Гонкуровскую премию – как Ромен Гари за “Корни неба” в 1956-м и как Эмиль Ажар за “Жизнь впереди” в 1975 году, говорилось очень много. Однако известны не только эти два, но и дюжина других псевдонимов, гетеронимов и прозвищ. В семейном пансионе-лаборатории Гари примеряет разные личины: “.мы сошлись на том, что этот псевдоним [Франсуа Мермон] нехорош, и следующую книгу [“Вино мертвецов”] я написал под именем Люсьена Брюлара” (“Обещание на рассвете”). Этот изумительный псевдоним – сочетание Люсьена Левена, героя одноименного романа Стендаля, и Анри Брюлара, двойника Стендаля (под этим именем он изобразил себя в автобиографической повести). Такой выбор свидетельствует о том, как важна для Гари символическая преемственность со Стендалем, хоть он о ней и умалчивает. Заметим, однако, что в имени Brûlard Гари ставит надстрочный знак, которого нет в стенда-левском гетерониме. Это воспринимается как отсылка к глаголу brûler – по-русски “гореть”, в повелительной форме – “гори”, что звучит так же, как Гари. Ромен подтверждает эту догадку: “Это приказ (гори!), от которого я никогда не уклонялся, ни в творчестве, ни в жизни” (“Ночь будет спокойной”).

Филипп Брено

Мухлюешь! [8]

Тюлип перелез через кладбищенскую ограду и мешком рухнул по ту сторону. Но тут же встал, покряхтел, прошел, шатаясь, несколько шагов, наткнулся на какой-то крест и вцепился в него, чтобы не свалиться.

– Мухлюешь! – вдруг проскрипел где-то совсем близко хриплый голос.

С испугу Тюлип выпустил крест и резво отскочил в потемки.

– Мухлюешь! – злобно повторил тот же голос. – Как это, как это я мухлюю? – плаксиво пробубнил Тюлип.

После минутного молчания голос заговорил еще отчетливее:

– А я говорю, мухлюешь! Ясно?

– Нет! Не мухлюю я! – заорал Тюлип.

Снова молчание, подольше прежнего.

– Это что такое было? – осведомился тот же голос. – Слышал, Джо?

– Ну, мало ли… – ответил ему другой, лениво-безразличный. – […][9] или еще что… Да я вроде ничего и не слышал.

Тюлип от ужаса не мог ни шевельнуться, ни дохнуть. Волосы на голове поднялись дыбом. Затряслись поджилки. Застучали зубы.

– Да черт возьми, Джо! – взъярился первый голос. – Опять мухлюешь, мерзавец!

– Больно слышать, как ты ругаешься, Джим, – невозмутимо ответил второй. – Эта твоя привычка и при жизни-то была отвратительна, а уж покойнику она тем более не к лицу!

Тюлип едва не лишился чувств.

– Спасите! – пискнул он.

Рванул с места, потерял равновесие, судорожно схватился за первое, что подвернулось под руку, оно обломилось, и Тюлип, дико взвизгнув, рухнул куда-то вниз. Приземлился, ударился головой, однако боли не почувствовал, а вскочил на ноги и, скрючившись, застыл с раскрытым ртом, готовый истошно завыть. Место, куда он попал, освещал лишь тусклый огарок свечи, установленный на чем-то вроде стола. Но выглядел этот стол странновато, а пожалуй что и страшновато. От удивления Тюлип забыл закрыть рот – так и пялился, с отвисшей челюстью и вылупив глаза. Столешницей, судя по всему, служила крышка гроба. Но самая жуть – это ножки. Вернее, ноги, а еще вернее – берцовые кости. Четыре воткнутых в землю берцовых кости, а на них крышка от гроба – такой вот стол.

– Говорил я тебе, Джо, там, наверху, кто-то есть, а? Прислушался бы хорошенько, так и сам бы заметил. Но где там, Джо, ты не ничего не слышишь, тебе бы только мухлевать!

На вид произнесший эти слова был древним-древным, дряхлым-дряхлым старцем. Седые космы свисали на лицо, так что виднелся только кончик острого носа. Тщедушный, маленький, он был одет в старомодный сюртук и панталоны в обтяжку. То и другое неопределенного грязно-зеленого цвета.

Двигался хозяин этого костюма крайне осторожно, будто боясь за его сохранность, а потому каждое движение получалось комически плавным и величавым. Тюлип ошеломленно глядел на диковинного старца. Тому это, видно, не понравилось, и он хрипло осведомился:

– Чего зенки вылупил, парниша? Никогда не видал джентльмена?

Тюлип, словно не расслышав, еще какой-то миг таращился на старика и вдруг разразился заливистым смехом.

– Ха-ха-ха! – Его так и корчило. – Ха-ха-ха-ха!

Щуплый Тюлип трясся от хохота и даже непроизвольно приплясывал на месте.

– Ох-ха-ха!

Старикашку это неуместное веселье довело до белого каления.

– Пусть меня вздернут, Джо, – закричал он в бешенстве, но избегая резких движений, дабы не повредить костюм, – пусть меня вздернут, если этот хмырь, от которого разит сивухой, надо мной не издевается! Смеется мне в лицо – пусть меня вздернут, коли не так!

– По второму разу никого не вздернешь, Джим. По второму разу – никак.

Приятель Джима, бросивший этот мрачный намек, походил на него как две капли воды. Такой же сухонький, такой же коротышка, в таком же допотопном сюртуке и панталонах в обтяжку. С такими же седыми космами, что заслоняли лицо и смешно колыхались при каждом его слове.

– Чем отпускать дурацкие шуточки, лучше сказал бы, Джо, откуда взялся этот парень и почему засыпал грязью наш стол и наши чудные картишки. Вот это было бы гораздо лучше, Джо. Но ты вечно, с того самого дня, как мамаша произвела нас с тобою на свет, делаешь не то, что надо. Так-то вот, Джо!