Виниловый теремок - [10]

-- Пропади оно все пропадом! -- с Чистоплюя всю веселость как ветром сдуло. -- Сколько можно?! Нет, Косой, ты мне, блин горелый, вот как на духу скажи: сколько можно, а? У нас тут полон двор своих прямо под носом, можно сказать, а надо куда-то тащиться в ночи...

-- Не умничай, Сержик. Вождь сказал шестой микрорайон -- значит, шестой микрорайон. Вождь сказал: здесь не трогать. Значит, не трогать. Чего непонятно? Ручки испачкать боишься? Хочешь со мной поспорить? Или, может быть, с Вождем?

-- Да ладно тебе, Косой, -- устало отмахнулся Серега-Чистоплюй. -Шуток не понимаешь совсем... Вот живем мы здесь, как сыр в масле у Вождя за пазухой. Бабки, водка, девки, травка... Все хорошо. Прямо-таки рай. Но хоть одна тварь скажет мне, почему в этом гребанном раю жарко, как в аду?!

8. Ослепленный наукой

Лунная соната кончилась, игла проигрывателя замерла у самого бумажного "яблока". Минут пять царила тишина. Потом Кассандра вздохнула, встала и принялась разливать чай.

-- Да, есть еще в мире истинные ценности! -- с ностальгической ноткой произнес Зиновий Викентьевич, профессор. -- Спасибо большое, Никита Васильевич.

-- Профессор, вечер долог... -- начал было Ермолай Михайлович, садовник. Профессор перебил его:

-- Знаю, знаю! Мой черед рассказывать. Но уж раз мы начали этот вечер с великого Бетховена, расскажу я вам о нетленности непреходящего... э-э-э... в общем, о том, что истинные ценности -- вечны. Я поведаю вам историю мой соседки. Бывшей соседки, -- тут же поправился он, невольно окинув при этом взглядом свое кошмарное одеяние. И начал рассказывать, мгновенно преобразившись: исчез кое-как одетый бродяга, его место занял уверенный в каждом своем слове лектор.

-- Людей, не озабоченных ежедневным добыванием хлеба насущного, либо теоретическими и творческими изысканиями, как правило, отличает некоторая ленность мышления и легкомысленность поведения. Особа, о которой пойдет речь, никогда в жизни не утруждала себя ни физическим, ни умственным трудом, находясь на полном довольствии у своих почтенных родителей, имевших серьезный вес в обществе. Оная особа, по имени Римма, весь свой обширный досуг посвящала не чтению книг, что было бы весьма похвально, но просмотру бесконечных латиноамериканских телесериалов, которые, к моему невыразимому сожалению, год от года становятся все популярнее, и занимают все больше времени в дневном и вечернем телевещании. Насмотревшись упомянутых сериалов, Римма вовсе утратила всякую связь с реальностью и представления о жизни, и без того более чем скудные, и с головой погрузилась в мир грез и иллюзий. Между тем, положение обязывало ее иногда бывать в свете, и все вышеперечисленное порою становилось причиною серьезнейших недоразумений и нелепейших казусов и конфузов.

Так, несколько лет тому, она вынуждена была вместе с родителями присутствовать на презентации культурного фонда имени Гаргантюа и Пантагрюэля. Само собой разумеется, после презентации состоялся пышный банкет и даже импровизированный бал. Тут я вынужден признать, что описываемая мною особа, хоть и не могла считаться образцом ума и рассудительности, красотою блистала редкой. Врожденное чувство вкуса, неплохое, в общем-то, воспитание в сочетании со светскими манерами, почерпнутыми из фильмов, неизменно делало ее звездой на каждом увеселительном мероприятии, в коем она участвовала. Ничего удивительного, что красотою этой пленялось немало молодых людей, от пылких и трепетных романтиков до прожженных ловеласов включительно. Но все усилия их были обречены на провал: красавица оказалась неприступной, как теорема Ферма. Поначалу это делало ей немало чести и даже интриговало. Полагали, что она дала обет беречь себя для мужа, который, конечно же, должен был когда-нибудь появиться в ее жизни. Но, когда ей минуло двадцать четыре года, на эти чудачества стали смотреть уже немного по-другому: всякому в наше время ясно, что двадцатичетырехлетняя девица, не ведавшая ни разу мужчины, -- это нечто не вполне нормальное и даже как бы противоестественное.

Так вот, по окончании презентации, банкета и бала, один из безнадежных ее поклонников добился встречи с предметом своих воздыханий и даже прогулки тет-а-тет по вечернему парку. Собравшись с духом, юноша излил свои чувства в форме, достойной не только Шекспира, но даже Петрарки. На Римму, однако же, его слова не произвели ровно никакого впечатления. "Сударь, -- сказала она вполне равнодушно, словно размышляя вслух, -- вы, безусловно, молоды, но это не есть основное достоинство мужчины. Быть может, вы даже богаты, как дон Карлос, но при всем при этом вы не столь красивы и страстны, как сеньор Хуан Диего, и уж, конечно, вы не столь умны и проницательны, как великолепный дон Франсиско. Посему я вам отказываю не только в руке и сердце, но даже в праве ухаживать за мной. Уходите с глаз моих". Нам с вами понятно, что она сравнивала бедного юношу с персонажами любезных ей сериалов, но воздыхатель понял лишь то, что ему отказали, да еще и в довольно оскорбительной форме. Он удалился, кипя от гнева, душевной боли и разочарования, и целую неделю не покидал дома, сказавшись больным. После, однако же, он утешился в обществе женщин легкого поведения, и вновь обрел прежнюю веселость и безмятежность духа.