Вильсон Мякинная голова - [5]

— Эй, Рокси, какъ поживаетъ твой малютка? — освѣдомлялся издали мужской голосъ.

— Какъ нельзя лучше. А какъ поживаете вы, Джасперъ? — отвѣтилъ крикливый женскій голосъ, раздававшійся чуть не у самаго окна.

— Перебиваюсь, такъ себѣ, съ грѣхомъ пополамъ! Жаловаться, положимъ, было бы мнѣ грѣшно, развѣ что вотъ скука одолѣваетъ. Придется, пожалуй, пріударить за вами, Рокси!

— Такъ я и позволю ухаживать за собою такому грязному, черному коту! Ха, ха, ха! Какая, подумаешь, мнѣ крайность связываться съ такими черными неграми, какъ ваша милость! Я могу пріискать молодца и побѣлѣе лицомъ. Да и вамъ, не знаю, съ чего приспичило измѣнять старушкѣ Нанси, что живетъ у миссъ Куперъ. Развѣ она не хочетъ ужь больше васъ прикармливать?

За этой остроумной шуточкой послѣдовалъ новый взрывъ веселаго безпечнаго хохота.

— Я понимаю васъ, Рокси: вы меня ревнуете, не на шутку ревнуете! Ха, ха, ха! Погодите, придетъ и вашъ чередъ, мы тогда, нацѣлуемся съ вами вдоволь!

— Ну, нѣтъ-съ, не на таковскую напали! Молите Бога, Джасперъ, чтобы такая похвальба не дошла до чьихъ-нибудь ушей, а то вамъ придется, пожалуй, дорого за нее поплатиться. Мнѣ, признаться, васъ очень жаль, такъ жаль, что я продала бы васъ куда-нибудь внизъ по теченію рѣки. Тамъ вы окажетесь всетаки малую толику въ сохранности. Въ первый же разъ, какъ я встрѣчусь съ вашимъ хозяиномъ, я посовѣтую ему это сдѣлать.

Безцѣльная болтовня продолжала идти своимъ чередомъ. Обѣ стороны казались очень довольными дружескимъ своимъ поединкомъ и каждая изъ нихъ радовалась случаю столь блистательно проявить свое остроуміе. Оба собесѣдника, очевидно, считали свои шуточки очень остроумными.

Вильсонъ подошелъ къ окну, чтобы посмотрѣть на сражающихся, такъ какъ все равно не могъ работать, пока они не прекратятъ своей болтовни. На одномъ изъ пустопорожнихъ участковъ за его домомъ сидѣлъ на тачкѣ, подъ самымъ солнцепекомъ, Джасперъ, молодой, черный, какъ хорошо вычищенный сапогъ, и хорошо сложенный негръ. Предполагалось, что онъ работаетъ, тогда какъ онъ на самомъ дѣлѣ только подготовлялся еще къ работѣ предварительнымъ отдыхомъ въ продолженіе какого-нибудь часочка. Передъ самымъ крыльцомъ дома Вильсона стояла Рокси, возлѣ дѣтской колясочки мѣстной, довольно топорной-таки работы. Въ колясочкѣ этой сидѣли другъ противъ друга двое младенцевъ по одному на каждомъ концѣ. Судя по говору Рокси, человѣкъ, не знакомый съ нею и не имѣвшій возможности ея лицезрѣть, могъ бы принять эту молодую женщину за черную негритянку. На самомъ дѣлѣ такое предположеніе оказалось бы неправильнымъ. Въ ней имѣлась всего лишь шестнадцатая доля негритянской крови и эта шестнадцатая доля ни мало не выказывалась наружу. Рослая молодая дѣвушка, наружность которой производила величественное впечатлѣніе, казалась созданной, дабы служить натурщицей для ваятеля. Всѣ ея позы и движенія отличались изяществомъ и благородствомъ. Атласная ея кожа могла поспорить бѣлизной съ самою нѣжною кожей любой изъ мѣстныхъ лэди, а румянецъ щекъ свидѣтельствовалъ о прекрасномъ здоровьѣ. Черты лица Роксаны были очень характерными, выразительными; каріе ясные глаза и великолѣпные мягкіе темно-русые волосы ничѣмъ не напоминали негритянскаго типа. Необходимо замѣтить, впрочемъ, что въ данную минуту волосы эти скрывались подъ пестрымъ клѣтчатымъ носовымъ платкомъ, повязаннымъ на головѣ. Хорошенькое, пріятное и умное личико Роксаны можно было признать, пожалуй, даже красивымъ. Съ людьми одной съ нею касты она держала себя самостоятельно и съ чувствомъ собственнаго достоинства, доходившимъ иной разъ даже до нѣкотораго высокомѣрія, но, въ присутствіи бѣлаго человѣка, само собой разумѣется, становилась робкою и смиренной.

Какъ уже упомянуто, сама Рокси была по наружности чуть ли не бѣлѣе любой бѣлокожей барышни или барыни ея лѣтъ, но шестнадцатая доля негритянской крови, струившаяся въ ея жилахъ, брала перевѣсъ надъ остальными пятнадцатью и превращала эту красавицу передъ лицомъ закона въ негритянку. Она была невольницей и въ качествѣ таковой могла быть продана своимъ хозяиномъ, кому заблагоразсудится. Въ ребенкѣ ея имѣлась тридцать одна доля бѣлой и всего лишь одна доля негритянской крови, но это не мѣшало ему оказываться тоже рабомъ и считаться настоящимъ негромъ въ глазахъ закона и обычая. У этого мальчика были такіе же голубые глазки и свѣтло-русые льняные волосы, какъ и у его бѣлаго товарища. Даже и самъ отецъ бѣлаго ребенка, весьма рѣдко навѣщавшій дѣтскую, могъ отличить обоихъ дѣтей единственно только по ихъ костюму. Бѣлый ребенокъ красовался въ тоненькомъ мягкомъ муслиновомъ платьицѣ и носилъ на шеѣ коралловое ожерелье, тогда какъ на маленькомъ невольникѣ надѣта была только одна грубая рубашка изъ небѣленаго полотна, спускавшаяся до колѣнъ. Ни о какихъ драгоцѣнностяхъ у него, разумѣется, и помину не было.

Бѣлаго ребенка звали Томасъ Бекетъ Дрисколлъ. Что касается до невольника, то онъ долженъ былъ довольствоваться прозвищемъ valet de chambre (камердинеръ). Невольникамъ не полагалось тогда носить фамильныхъ именъ, а Роксана слышала гдѣ-то это прозвище и нашла, что оно звучитъ очень пріятно. Предполагая, что это какое-нибудь христіанское имя, она надѣлила имъ своего дорогого малютку. Путемъ естественнаго сокращенія оно скоро превратилось въ «Чемберса».