Виктория и Альберт - [14]

У него чуть было не вырвались слова, что подданные ее величества, и особенно он сам, гораздо больше нуждаются в этом, но сдержался.

– Мне кажется, что лорд Мельбурн прекрасно заменил отсутствующего папеньку, а вы, барон, так не считаете? – вклинился в разговор лорд Грей.

Его тон и выражение лица Гревилля ясно говорили, что барону не следует лезть не в свое дело и лучше отправиться подальше отсюда. Но он не сдвинулся с места. Виктория вела себя бестактно. С каждым днем она становилась все более властной и упрямой. Барон, который совершенно не верил англичанам и жаждал, чтобы она побеждала во всем, несмотря на характер ее подданных, почувствовал, что обязан как-то оправдать королеву.

– Королева полностью полагается на лорда Мельбурна, – согласился он. – Как все чудесно складывается! Джентльмены, как нам всем было бы неприятно, выбери она своим доверенным лицом вместо него иностранца!

Это была мудрая мысль, но Гревилль резко ему ответил:

– Да, конечно, куда как приятно, что голос, который нашептывает в ушко королевы, имеет английский акцент, но ходят слухи, что эта гувернантка Лизен тоже кое-что шепчет девушке. Все дело в том, мой дорогой барон, что всегда считалось: правителю Англии лучше вообще не иметь конфидента, а одинаково доверять своим министрам и окружению. Никто не имеет ничего против лорда Мельбурна, надеюсь, вы меня понимаете? И также никто не запротестует, если вдруг на вас падет ее выбор…

Барон покачал головой:

– Ее величество считает меня кем-то вроде дядюшки. Поверьте, будь я у нее в фаворе, мы бы каждый вечер сидели и потягивали портвейн, мистер Гревилль.

Лорд Грей захохотал, и все немного расслабились.

– В таком случае, Бога ради, попытайтесь выжить Мельбурна! Не понимаю, почему он не может намекнуть королеве, что некоторое послабление было бы всем так приятно!

– Наверное, потому что лично его не касаются, а потому и не волнуют многие ограничения, – предположил Стокмар. – Милорд, королевское хорошее настроение пьянит голову посильнее любых напитков! Головы покрепче, чем его, кружились от королевских милостей. Джентльмены, будем искренними. Я знаю королеву с самого детства и очень к ней привязан. Прошу вас, немного терпения. Она так молода, и настойчивость в выполнении этикета – эти нудные правила поведения, если их так можно назвать, – это всего лишь попытка молоденькой девушки утвердиться. Она успокоится, как только будет окончательно уверена в себе.

– Думаю, что она уже уверена, – перебил его Гревилль. – И если уж у нас завязался откровенный разговор, а я знаю, что могу положиться на вас, барон, и что вы – человек чести и не передадите ей мои высказывания, – тут он поклонился, – то скажу: мне кажется, королеве нравится менять стиль нашей жизни и регулировать наше времяпровождение. Ей доставляет удовольствие наблюдать за тем, как мы ей повинуемся, нравится нам это или нет! Вы обратили внимание, как она отреагировала на смех леди Флоры сегодня вечером? Не могу сказать, что это был приятный смех, но когда королева испепеляла ее взглядом, я сам чуть не полез под стул. Может, Виктория и ребенок, и к тому же девушка, но пусть этот птичий голосок и крохотный рост не вводят вас в заблуждение. Королева вскоре станет устрашающей женщиной, у нее для этого есть все задатки. Барон, вы считаете, что со временем она станет мягче, а мне кажется, характер у нее сейчас только-только формируется.

– Если все, что вы говорите, правда, мистер Гревилль, – спокойно заметил Стокмар, – мне, честно говоря, не хочется с вами спорить, то существует только одна возможность, не умалив популярности ее величества, сдержать ее капризы.

– И что вы имеете в виду? – спросил лорд Грей.

– Королева должна выйти замуж за подходящего человека, – ответил барон.

– Если честно, то я считаю, что все – успех ее правления, ее счастье и, конечно, счастье Англии – будет зависеть только от этого.

Гревилль зло рассмеялся:

– Если она и выйдет за кого-либо замуж, то это будет Мельбурн, – заметил он. – Джентльмены, нам пора расходиться. За один вечер мы наговорили слишком много лишнего!

Очутившись в своей комнате, Стокмар начал писать длинное письмо Леопольду, королю Бельгии. Он очень устал и чувствовал, как у него начинает болеть желудок. Когда он переутомлялся, его всегда донимали приступы желудочной боли. К тому же разговор с Греем и Гревиллем очень расстроил его. Он проглотил лечебную настойку, которую всегда возил с собой, и, пожертвовав сном, принялся дописывать письмо.

Стокмар был весьма предан Леопольду. Дружба между ними возникла в то короткое время, когда принц был женат на Шарлотте, и осталась на всю жизнь. Когда умерла принцесса, несчастный муж припал к груди Стокмара, умоляя никогда не оставлять его. Стокмар выполнил эту просьбу. Он остался в Англии, чтобы утешать вдовца, и упрямо игнорировал тот факт, что Леопольд, если и горевал по умершей жене, то лишь по той причине, что рухнули его надежды стать принцем-консортом королевы Англии.

Амбициям молодого человека не суждено было найти удовлетворения в этой стране, его таланты остались невостребованными, а положение было тем более невыносимым, что усугублялось неприязнью Георга IV, отца Шарлотты. Однако трагическая смерть Шарлотты и ее младенца-сына вызвала симпатию и сочувствие к неутешному вдовцу и даже породила некоторую его популярность. Стокмару стало легче вербовать для него сподвижников.