Виктор Вавич - [104]

— Расстреляют! — всхлипнула мама. Коля дернулся, затряслась губа и заикнулся, весь толкнулся от этого слова, от маминого голоса.

— И к черту! — крикнул папа во весь голос в двери. Стал закрывать двери и швырнул ногой в столовую белое шитье. Лег, заскрипел кроватью, зло заскрипел, показалось Коле. Еще поворочался. Чиркал, чиркал спички, ломал. Закурил. И при спичке Коля увидел лицо отца, как из тяжелого камня, и пегая отцовская борода будто еще жестче — из железной проволоки. Стало тихо, и слышно было, как мама плакала, как икала.

Коле хотелось встать, пойти к маме, но не смел. Раздувался огонек, и отец дышал дымом.

— Вася, Вася, Васечка! — около самих дверей перебойчатым голосом, жалобным таким, сказала мама.

«Неужели папа…» — подумал Коля и дернулся на кровати навстречу голосу. Но папа уж вскочил, уж отворил двери.

— Ну, Глаша, ну, ей-богу, ну что же в самом деле?

А мама вцепилась в плечо, ухватилась за подтяжку, цепко, ногтями и тычется головой.

Папа одной рукой держит, а другой повернул выключатель. Коля сидел уж на кровати и глядел и шептал то, что папе надо говорить.

Сели на кровать.

— Ну как тебе объяснить? — говорит папа. — Ну все, все же; я ж тебе говорю: завтра конки станут, а послезавтра лавки закроются — ну все, все люди! — и папа уже обращался к Коле.

И Коля мотал утвердительно головой, чтоб мама скорей поверила и перестала плакать.

— Ведь вот ребенок же понимает.

Мама заплаканными глазами глянула на Колю, глянула как девочка, с вопросом, с охотой верить, будто он старше, и Коля закивал головой.

— А спросят, скажу: как все, так и я. Нельзя же весь народ перетопить! Это никакого, знаешь, моря не хватит, — и папа даже засмеялся.

И мама сквозь слезы старалась улыбнуться, все держась за папин рукав. Коля со всей силы весело сказал:

— Ну да, не хватит!

— Спи ты! — сказала мама и махнула на Колю рукой. Коля мигом лег: быстро и форменно, руку под щеку. — Ну не дури! — и уже улыбка у мамы в голосе.

«Слава Богу, слава Богу», — думал Коля и жмурил глаза и задышал, как будто вылез из-под воды.

Семга

Первый раз это было давно, в первую же субботу, как только Виктор получил околоток. Виктор шел мимо домов, как по своему хозяйству, и строго заглядывал в каждые ворота. Дворники стряхивали с запревших голов тяжелые шапки и держали их на горсти, как горшок с кашей. И пар шел из шапок. Виктор оглядывал каждого и едва кивал. Сам попробовал замок на дверях казенки. Зашел в гастрономический магазин. Электричество чертовское, кафельные стенки, мраморные прилавки, дамы суетятся и с игрушечной лопаточки пробуют икру. Полусаженные рыбины лоснятся красным обрезом. Дамы косили глаза на Виктора. Вот сняла перчатку и мизинчиком, ноготком отчерпнула масла, пробует, а приказчик, пузатый шельма, в глаза смотрит и уговаривает.

«А если всучает гниль всякую? А они, голубушки, берут. Вот как торопится увернуть, подлец. Чтоб не опомнилась».

— Что это ты заворачиваешь? — покрыл все голоса Виктор. Все оглянулись. У приказчика стали руки.

— Колбасу-с.

— Которую? Покажи! Пардон, сударыня, — и Виктор протиснулся к прилавку. — Гниль, может быть, всякую суете… жителям… города.

Виктор, не жалея перчаток, взял колбасу. Поднес, нахмурясь, к носу. В магазине все притихли и смотрели на квартального.

— Отрежь пробу!

— Здесь пробовать будете? — спросил приказчик вполголоса.

— А где же? На улице? — закричал Виктор.

Приказчик как вспорхнул с испугу, вскинул локтями: брык! — отмахнул тонкий кружок колбасы, протянул на дрожащем ножике. Виктор, глядя на верхнюю полку, важно сосал ломтик.

— То-то! Смотри мне, — и швырнул за прилавок недоеденную половинку.

И тут же хозяин, бородка, тихий голос:

— Не извольте беспокоиться.

— Позвольте, — и Виктор обернулся вполоборота к публике, — на обязанности наружной полиции, — и покраснел, чувствовал кровь в лице, — на обязанности следить за правильностью торговли. А то ведь такое вдруг, что случаи отравления.

— Справедливо-с, — говорил хозяин и кивал туловищем, — совершенно справедливо, бывают такие случаи, но только не у нас. Товар первосортный! — и хозяин провел рукой над прилавком. — Отведайте, чего прикажете.

И убедительно и покорно говорил хозяин. Уж публика снова загомонила. И Виктор слышал, как будто сказала дама:

— Действительно, если б все так серьезно. И ведь в самом деле бывают случаи.

И Виктор с серьезным видом наклонился над стеклянными вазами, а хозяин приподнимал крышки, как будто шапку снимал перед начальством.

— Семужка. Отведаете?

Виктор кивнул головой. Тонкий ломтик душисто таял во рту.

— Нет, уж у нас, знаете…

Виктор кивал головой.

— А то ведь, — шептал хозяин, — для публики ведь смущенье, помилуйте! За что же скандал делаете?

Виктор глянул на хозяина.

— Слов нет, бывают случаи, — шептал хозяин. Обиженно вздохнул.

— Семга замечательная, ей-богу, замечательная, — сказал Виктор.

— Плохого не держим, — надуто говорил хозяин. Глядел в сторону и ножиком барабанил по мрамору. Виктор вынул платок и обтер губы.

— Помещение смотреть будете? — Хозяин уж кивал распорядительно приказчикам: дергал вверх подбородком.

— Нет, уж другой раз.

— Как угодно-с, как угодно-с. А то можно. Как вам время. Очень приятно.