Виктор Лягин. Подвиг разведчика - [26]
Ну да ладно, гораздо важнее и интереснее для нас следующие абзацы книги «Право на бессмертие», где уже, кажется, непосредственно звучат голоса представителей дружной лягинской семьи, и теперь автор, отдавший должное «драматической» традиции, описывает то, что было на самом деле:
«Анна Александровна на всю жизнь запомнила последний семейный ужин с Виктором перед его отъездом в Москву. Им больше не суждено было встретиться. В тот вечер все предчувствовали долгую разлуку и внимали последним словам Виктора. Он, сознавая ответственность момента, старался сказать самое важное: “О вас позаботятся мои новые друзья. Вы не будете нуждаться ни в чем. Обо мне не беспокойтесь — вы меня знаете. Буду писать и с нетерпением ждать ваших писем. Аня! Поручаю тебе Татку на воспитание. Ты сумеешь…” И потом полушутливо добавил: “А маме поручаю обеды…” Закончил серьезно: “Живите дружно и ждите меня”.
Бабушка, Мария Александровна, уже давно тяжело болела, так что фактически Анна Александровна заменила Татке мать. А с того прощального вечера — и отца…»>{35}
Да нет, и здесь тоже, думается, так — да чуть-чуть не так… Уж как-то слишком чувствует Виктор грядущую опасность — вполне возможно, что Анна Александровна здесь все-таки несколько сгустила краски. Однозначно, все знали, что он уезжает в Москву — а от Ленинграда до столицы была всего-то ночь езды на роскошном поезде с романтическим названием «Красная стрела». Всего десять часов пути — и ты опять дома…
Зато рассказ Татьяны Викторовны, той самой Татки, звучит очень искренне и вполне бесхитростно — это и есть подлинные детские воспоминания:
«Отца я плохо помню, но храню все письма от него. Часто перечитываю их, и всякий раз не могу сдержать слез… Папа звал меня Татка и Топа, потому что бегала много и сильно топала. Самое яркое воспоминание об отце и самое грустное — момент его отъезда. Мы уже распрощались, и большая легковая машина тронулась, набирая скорость. Вдруг я сорвалась с места и с криком “Папа! Папочка!” бросилась за ней. Он услышал, на ходу выпрыгнул, ударился обо что-то и подхватил меня на руки, всю в слезах. Стал целовать, горячо говорить, успокаивать… Словно подтолкнуло меня тогда предчувствие, что не увижу его больше…»>{36}
Детские предчувствия — это святое; разумом тут ничего не понять — то, что с близким человеком должно произойти нечто ужасное, может интуитивно почувствовать только маленькое и очень любящее сердечко. Но пока еще ничто не предвещало не только большой беды, но даже долгой разлуки, грядущей в скором времени.
Рассказать о том, чем занимался Виктор Лягин в Москве в последующие месяцы, достаточно просто — учился, учился и учился. В справке, полученной из Центрального архива ФСБ России, указано, что он окончил оперативные курсы при Центральной школе НКВД. Это была общая практика: новичков, взятых «с гражданки», на полгода отправляли учиться в ЦШ.
Кстати, обучавшийся в то же самое время в Центральной школе Виталий Павлов[15] вспоминал, что «никто не имел ни малейшего представления о том, кто из нас будет кем и в каком подразделении НКВД». Хотя через некоторое время из числа слушателей ЦШ отобрали порядка полусотни человек с высшим образованием и знанием иностранных языков, которых зачислили в так называемую Школу особого назначения (ШОН), где готовились кадры для внешней разведки.
Виктор Лягин, однако, туда не попал — возможно, по причине недостаточного знания языков. «В совершенстве иностранными языками не владею», — писал он в автобиографии, датированной 7 апреля 1938 года. Впрочем, пробел этот в своем образовании он сумеет исправить достаточно скоро. К тому же первоначально считалось, что ШОН будет заниматься «подготовкой разведчиков для работы в капиталистических странах с нелегальных позиций».
Стоит отметить, что высшее руководство страны обращало в то время на разведку особое внимание. «В 1938 году… было принято постановление Политбюро ЦК ВКП(б) “Об улучшении работы Иностранного отдела”. <…> Одно из важнейших указаний Политбюро касалось кадров для работы в разведке. Потребовав тщательного отбора будущих разведчиков, проверки их через ОГПУ и парторганизации, Политбюро, констатировав важность особого внимания к социальному происхождению сотрудников разведки, ориентировало учитывать их национальность, иметь в виду, что националистические настроения могут стать источником измены и предательства»>{37}.
Но пока еще, как можно понять, ни о какой разведке разговора не шло. Вот что впоследствии рассказывал про учебу тот же генерал-лейтенант Виталий Павлов:
«В столице все прибывшие из провинции собирались в Большом Кисельном переулке, где помещались Центральная школа (ЦШ) НКВД и общежитие слушателей. Поначалу нас тщательно обследовала медицинская комиссия. <…> После освидетельствования нам выдали обмундирование, пропуска в Центральную школу и клуб НКВД на Большой Лубянке, зачислили в учебные группы и определили в общежитие…
