Виктор Лягин. Подвиг разведчика - [103]

В городе Николаеве, находящемся неподалеку, услышали мощный взрыв — это слились воедино взрывы отдельных зарядов, потом грохот взрывов стал непрерывен, а над аэродромом поднялось и зависло огромное облако черного дыма… Некий солдат-фотограф, щелкнув затвором своей «лейки», запечатлел уникальный кадр: германские офицеры и солдаты, замерев в оцепенении, смотрят на громадный столб дыма, поднимающийся из-за реки. Немцы сняты со спины, поэтому, к сожалению, лиц не видно. А жаль! Понятно, почему все стоят неподвижно — бежать к такому пожару не имело никакого смысла…

Фотографию эту уже в 1945-м нашли советские солдаты (где и при каких обстоятельствах — неизвестно) и передали сотруднику контрразведки «Смерш». На обороте снимка было написано: «Эльза, это самое страшное — партизаны! Курт. Николаев. Март 1942 г.».

В течение двух суток профессиональные пожарные — при активной помощи солдат, разумеется, — не могли справиться с огнем, в котором к тому же постоянно что-то еще и взрывалось. При позднейших подсчетах выяснилось, что в результате диверсии было уничтожено 27 самолетов различных марок, 25 новеньких авиамоторов, бензохранилище, до 35 тонн горючего, два ангара, авиамастерские — ну и еще целая куча всякого разного, что непременно находится на любом аэродроме. В общем, Ингульский аэродром оказался полностью и надолго выведен из строя. К тому же при взрывах и при последующем тушении пожара погибло немалое число летчиков, техников, специалистов аэродромной обслуги и солдат охраны — похоже, что цифры этих потерь германское командование постаралось скрыть…

Вот вам и «причерноморский курорт»! Тут уж было совершенно не до отдыха — особенно «специалистам» из гестапо и абвера. Они тщательно «перетрясли» весь обслуживающий персонал аэродрома, в том числе, разумеется, допрашивали и Сидорчука — и, невзирая на все его алиби, допрашивали вроде бы «с пристрастием» — но при всем своем старании никого, кроме вышеназванного Григория Кречета, «зацепить» не смогли. Гитлеровцы искали подрывников и по всему городу, наводнив своими агентами все, так сказать, людные места типа базаров и барахолок, агентов «подводили» ко всем, кто мог представить хоть какой-то оперативный интерес для спецслужб, но всё было напрасно… «В наказание» в городе было повешено десять совершенно случайных местных жителей. Невинно пострадавших людей, конечно, очень жалко — но кто скажет, сколько народу мог уничтожить каждый из сгоревших самолетов? И вообще, на войне подобная арифметика неуместна — тут свои законы, свои правила, а точнее, свой, как это сейчас называется, «беспредел».

Также в целях обеспечения безопасности из обслуги спешно восстанавливаемого аэродрома были уволены все местные жители, замененные гражданами рейха. Нужно ли объяснять, что подобное «кадровое решение» было только на руку Александру Сидорчуку? Оставшись без работы, он был «вынужден» устроиться сторожем на нефтебазу. Как говорится, «пустили щуку в реку».

…Самая крупная диверсия в истории николаевского подполья так и осталась не раскрыта гитлеровцами.

«Благодарные жители Николаева установили после войны громадный камень в память о подвиге Сидорчука. Надпись на камне гласит: “На этом месте 10 марта 1942 года чекист-разведчик Александр Сидорчук совершил одну из крупнейших диверсий против немецких оккупантов”»^{205}.

* * *

Не нужно, однако, считать, что в Москве могли позабыть о потерявшей связь с Центром нелегальной резидентуре «Маршрутники». Об этих людях там прекрасно помнили, причем не только как о сотрудниках, выполняющих сложнейшее, ответственнейшее и очень опасное задание за линией фронта, но и просто как о своих коллегах, о друзьях…

…Насколько нам известно, Виктор Лягин, отправляясь в командировку «на юг», наказывал своей сестре как можно скорее уезжать из Ленинграда. Человек его профессии иллюзий относительно дальнейшего развития событий не питал: крайне невыгодное географическое положение Ленинграда обусловливало тревожные прогнозы относительно судьбы города, опасность того, что гитлеровцы могут скоро к нему подойти, и даже то, что он может оказаться отрезанным от страны. Думается, что возможность оккупации Ленинграда гитлеровцами Виктор отрицал категорически — иначе бы он не рвался в Николаев, а ждал возможности «работать» в этом городе, фактически ставшем для него родным. (Слово «работать» взято в кавычки по причине специфики данного рода деятельности.)

В начале июля Анна Александровна с детьми — десятилетней племянницей, то есть дочкой Виктора Татой и своим девятилетним сыном Юрой — поездом доехала до Москвы, перешла с Ленинградского вокзала на Ярославский, добралась до Ярославля, откуда и отправилась в Алма-Ату, где проживал ее старший брат Николай Александрович Лягин, инженер-строитель, возводивший, кстати, алма-атинский оперный театр.

Уже довольно скоро столицу Казахстана наводнили эвакуированные из Европейской России. Устраивались они кто как и где мог, без особых претензий, по принципу «в тесноте, да не в обиде». Наши обычные граждане свои права знают достаточно плохо, да и по начальству ходить не любят… Вот и Анна Александровна как остановилась у брата, так и жила с родственниками и детьми в весьма стесненных условиях, утешаясь тем, что другим приходится гораздо хуже…