Виктор Иванов - [7]
В саду. 1977
Собственность художника
При этом ему удается слить воедино пафос концентрированного, монументально приподнятого и в чем- то даже эпического повествования о вневременных понятиях и ценностях эпохи с теплотой и сердечностью личного отношения к частному эпизоду семейной хроники. Торжествующая на полотне идея непрерывности жизни, мудрой преемственности поколений передана через одухотворенные взаимоотношения отдыхающей в тени могучего дерева женщины и ее «веточки» внучки.
Для перевода единичного случая в крупномасштабный, обобщенный образ, широко охватывающий внутреннюю жизнь общества, главный смысл времени Иванов использует высокую степень эстетического обособления натуры, психологическую дистанцию, фильтрующую и сгущающую стихийный символизм жизненных вещей и ситуаций. Монументально укрупняя, генерализируя образ, он строго следит за тем, чтобы образная геометрия формы сохраняла теплоту, человечность не превращалась в сухую знаковость. И это касается не только живописи. Язык его рисунков предельно скуп и прост, свободен от всего, что находится за пределами задачи. Примером такого одухотворенного, поэтически насыщенного лаконизма могут служить графические листы Начало материнства (1970), Рождение теленка (1977). Каждый штрих из немногих оставленных автором работает в них с предельной нагрузкой на объективную красоту образа, доносит светлый лиризм материнства, чувства любви нежной заботы и ласки.
Родился человек. 1964-1969
Государственная Третьяковская галерея, Москва
Отсутствие предметной среды не мешает зрителю домыслить невысказанное и не только благодаря переданным чувствам, но и большому запасу изобразительных качеств, заложенному в линейной структуре рисунка, комбинациях черного и белого.
Даже подчиняя увиденное идее, интересному сценарию, художник передает независимую сущность натуры предельно точно и достоверно. Решимость изображать жизнь правдиво сохраняется и в тех случаях, когда образ видится ему сквозь призму мечты, воспоминаний, некой театрально-игровой ситуации, извлеченной из собственной фантазии или подмеченной в окружающей реальности. Картине В саду предшествовал рисунок Игра в театр (1977), где в окружении природы действуют те же персонажи - бабушка и внучка, одна выступает в роли зрителя, другая ощущает себя юной актрисой. Немного играя и притворяясь, обе одновременно существуют в обычном, земном и воображаемом пространстве, когда внезапно меняется угол зрения и мир начинает казаться сценой, а окружающая природа - чудесной декорацией. Оттенок сказочности этому «лицедейству» добавляет артистизм исполнения, стихия живых трепетных линий, из которой, словно по волшебству, рождаются образы людей, формы предметов.
Света. 2001
Собственность художника
Молодая мать. 1964
Рязанский областной художественный музей
Важной вехой в сложении творческого метода Иванова стали его первые зарубежные поездки в Египет (1959), Италию (1959), Румынию (1960), Мексику (1961), на Кубу (1961). Незнакомая действительность пробудила в нем обостренный интерес к национальной специфике жизненного материала, к выразительным качествам натуры, обусловленным бытовыми и климатическими условиями существования народа, его устойчивой, веками выработанной манерой общения и поведения. В каждой стране он как бы заново открывал красоту природы и человека, нащупывал нерасторжимую связность форм и черт единственной в своем роде цивилизации. Особенно его поразил колоритный, истинно народный облик мексиканцев, от которого веяло духом высокой древней культуры, старинного национального эпоса. Мексиканки нередко напоминали ему языческих богинь, величавых и загадочных, органично гармонирующих с окружающей природной средой внешним видом, неповторимыми пропорциями. В образах местных жителей он старался объединить сумму конкретно подлинных, единственных в своем роде особенностей с типическими, вечно значимыми чертами данного этноса, восходящими ко времени магических обрядов и верований.
Карнакский храм. 1959
Собственность художника
Египет. Женщины. 1952
Собственность художника
Нил. Набережная. 1959
Собственность художника
Отдых. Египет. 1959
Собственность художника
Впечатления и знания, накопленные в чужих краях, пригодятся Иванову, когда он с любовью будет изображать на Родине людей Рязанщины, откроет для себя тип извечной, характерной женской красоты, прежде им незамеченный. Это потом художник обнаружит, что найденные им прекрасные, по-своему классические формы русского лица ясно прослеживаются в древнейших православных иконах и храмовых росписях. Он даже попробует один из эскизов к своей картине Рязанские луга исполнить в манере Дионисия, понимавшего внутреннюю жизнь образа как внешне торжественную, духовную архитектуру, символизирующую идеально возвышенную, прекрасную сущность человека и абсолютную красоту разумно устроенного мира. Однако художник сразу почувствует, что путь стилизации не для него, что современную действительность невозможно вместить в прориси того идеального «благоустроения», в которое искренне верил Дионисий. Да и служившие ему натурой крестьяне были уверенными, стоящими на твердой почве людьми, готовыми к согласованным, коллективным шагам и усилиям. Они что-то утратили, но и многое получили в процессе социальных преобразований, проводившихся под сильным давлением внешней угрозы жесткими, авральными методами, но в итоге открывших путь к более высокому уровню свободы и демократии. При всех изъянах колхозного строительства его участники познали опыт честного существования, свободного от корысти и зависти, не обремененного тяготами чрезмерного богатства или бедности. И это не могло не сказаться на их духовном и физическом облике, хотя до царства разума и красоты еще было далеко. Художник имел ясное представление о реальных противоречиях социального и нравственного бытия современников, знал их недостатки и слабости, печали и горести. Но он наблюдал и немало счастливых моментов, когда личность крестьянина как бы освобождалась от случайных зависимостей, представала в своем подлинном виде и значении, внутренне выпрямленной, духовно и нравственно сильной, гордой и независимой. Его концепция человека земли построена именно на таких наблюдениях, удовлетворяющих самым светлым и здоровым запросам человеческого естества, неискоренимой жажде добра и правды. Все в его героях от горделивой осанки, ладных пропорций, монументально обобщенного силуэта до особой торжественности внутреннего состояния нерушимо и вековечно запечатлевает «огромную красоту человеческого существа».
Аркадий Александрович Пластов родился в 1893 году в художественно одаренной семье. Его дед был сельским архитектором, занимался иконописью. Свою любовь к искусству он передал сыну, а через него и внуку. Для последнего самым ярким воспоминанием юности был приезд в село артели иконописцев, приглашенных подновить росписи местной церкви, некогда изукрашенной отцом и дедом. С восхищением наблюдал юноша за таинственными приготовлениями богомазов, ставивших леса, растиравших краски, варивших олифу, а затем принявшихся чудодействовать разноцветными кистями в вышине у самого купола.
«Искусство создает великие архетипы, по отношению к которым все сущее есть лишь незавершенная копия» – Оскар Уайльд. Эта книга – не только об искусстве, но и о том, как его понимать. История искусства – это увлекательная наука, позволяющая проникнуть в тайны и узнать секреты главных произведений, созданных человеком. В этой книге собраны основные идеи и самые главные авторы, размышлявшие об искусстве, его роли в культуре, его возможностях и целях, а также о том, как это искусство понять. Имена, находящиеся под обложкой этой книги, – ключевые фигуры отечественного и зарубежного искусствознания от Аристотеля до Д.
Группа «Митьки» — важная и до сих пор недостаточно изученная страница из бурной истории русского нонконформистского искусства 1980-х. В своих сатирических стихах и прозе, поп-музыке, кино и перформансе «Митьки» сформировали политически поливалентное диссидентское искусство, близкое к европейскому авангарду и американской контркультуре. Без митьковского опыта не было бы современного российского протестного акционизма — вплоть до акций Петра Павленского и «Pussy Riot». Автор книги опирается не только на литературу, публицистику и искусствоведческие работы, но и на собственные обширные интервью с «митьками» (Дмитрий Шагин, Владимир Шинкарёв, Ольга и Александр Флоренские, Виктор Тихомиров и другие), затрагивающие проблемы государственного авторитаризма, милитаризма и социальных ограничений с брежневских времен до наших дней. Александр Михаилович — почетный профессор компаративистики и русистики в Университете Хофстра и приглашенный профессор литературы в Беннингтонском колледже. Publisher’s edition of The Mitki and the Art of Post Modern Protest in Russia by Alexandar Mihailovic is published by arrangement with the University of Wisconsin Press.
Трагедия Холокоста была крайне болезненной темой для Польши после Второй мировой войны. Несмотря на известные факты помощи поляков евреям, большинство польского населения, по мнению автора этой книги, занимало позицию «сторонних наблюдателей» Катастрофы. Такой постыдный опыт было трудно осознать современникам войны и их потомкам, которые охотнее мыслили себя в категориях жертв и героев. Усугубляли проблему и цензурные ограничения, введенные властями коммунистической Польши. Книга Гжегожа Низёлека посвящена истории напряженных отношений, которые связывали тему Катастрофы и польский театр.
От автора Окончив в 1959 году ГИТИС как ученица доктора искусствоведческих наук, профессора Бориса Владимировича Алперса, я поступила редактором в Репертуарный отдел «Союзгосцирка», где работала до 1964 года. В том же году была переведена на должность инспектора в Управление театров Министерства культуры СССР, где и вела свой дневник, а с 1973 по 1988 год в «Союзконцерте» занималась планированием гастролей театров по стране и их творческих отчетов в Москве. И мне бы не хотелось, чтобы читатель моего «Дневника» подумал, что я противопоставляю себя основным его персонажам. Я тоже была «винтиком» бюрократической машины и до сих пор не решила для себя — полезным или вредным. Может быть, полезным результатом моего пребывания в этом качестве и является этот «Дневник», отразивший в какой-то степени не только театральную атмосферу, но и приметы конца «оттепели» и перехода к закручиванию идеологических гаек.
Есть в искусстве Модильяни - совсем негромком, не броском и не слишком эффектном - какая-то особая нота, нежная, трепетная и манящая, которая с первых же мгновений выделяет его из толпы собратьев- художников и притягивает взгляд, заставляя снова и снова вглядываться в чуть поникшие лики его исповедальных портретов, в скорбно заломленные брови его тоскующих женщин и в пустые глазницы его притихших мальчиков и мужчин, обращенные куда-то вглубь и одновременно внутрь себя. Модильяни принадлежит к счастливой породе художников: его искусство очень стильно, изысканно и красиво, но при этом лишено и тени высокомерия и снобизма, оно трепетно и человечно и созвучно биению простого человечьего сердца.
Наркотизирующий мир буржуазного телевидения при всей своей кажущейся пестроте и хаотичности строится по определенной, хорошо продуманной системе, фундаментом которой является совокупность и сочетание определенных идеологических мифов. Утвердившись в прессе, в бульварной литературе, в радио- и кинопродукции, они нашли затем свое воплощение и на телеэкране.