Викки - [48]

Он вытащил перочинный нож, с которым никогда не расставался, щелкнул, высвобождая лезвие, а затем положил перед собой на стол. При виде ножа глаза Викки расширились. Чтобы расставить все точки над «i», он сообщил ей, что именно собирается сделать, как только расправится с бутылкой. Она может кричать — никто не придет на помощь, напомнил он, потому что это дело домашнее, а циркачи в дела чужого дома не вмешиваются. Теперь она это выучит на всю жизнь — на носу, так сказать, зарубит. А то она живет, ничего не соображая. Учила какие-то языки, танцы, верховую езду — а какого черта? Что толку в настоящей жизни от всей этой чепухи? Ничего, она враз поумнеет, когда он ее разочек полоснет ножичком. Как только он соберется с силами, он так ее разукрасит, что никому в мире не придет в голову даже взглянуть в ее сторону. Теперь до конца жизни все с отвращением будут от нее отворачиваться, как это происходит, когда появляется Барки Песья Морда.

И тогда ей придется навсегда остаться у него. Потому что кто еще в целом свете захочет ее?

В комнате царил полумрак, потому что солнце уже село, но Джим не удосужился даже дернуть шнур от выключателя. Осушив бутылку, он попытался приподняться, но что-то невидимое и тяжелое придавило его к стулу и глаза сомкнулись, словно налитые свинцом. Он упал вперед, уронив лицо на ладони. «Ладно, отдохнем минутку, а затем встанем и сделаем то, что должны сделать…»

Викки, замерев, лежала на кровати. Когда после визита к Розе она вернулась в фургон и, обрадовавшись отсутствию Джима, решила вымыться, она и предположить не могла, через какой кошмар ей придется пройти.

Джим бубнил и бубнил, разъясняя, что он собирается с ней сделать, и когда она приготовилась к самому страшному, ее мучитель вырубился. Перемена ситуации оказалась слишком внезапной, и Викки начала истерически хохотать, не в силах остановиться. Пришлось стукнуть себя кулаком по смеющемуся рту — острая боль привела ее в чувство. Итак, что ей делать? Сейчас она в безопасности, но как долго Джим будет в отключке? Ей нужно бежать — но она не может бежать, не взяв с собой свое. Джим застонал, бормоча какие-то несвязные слова:

— Мама… больно… мама…

Спит? Или вспомнил какую-то сцену из детства? Как бы трогательно это ни было, она больше не рискнет оставаться рядом с ним. Конечно, может быть, он просто хотел ее напугать… но может быть, и нет. В любом случае — она уходит. Навсегда.

Викки села на кровати. Прикоснувшись рукой к губам, она ощутила острую боль и разглядела кровь на ладони. Судя по всему, не лицо, а кровавое месиво. Соскользнув с кровати, она начала судорожно одеваться, хватая первое, что попадалось под руку. Она уже закрывала один из своих чемоданов, когда Джим застонал и попытался приподнять голову. Викки замерла и не дыша уставилась на него. Джим открыл глаза, но, казалось, смотрел как сквозь туман.

— Хочу… выпить… — заплетающимся языком пробормотал он.

Викки судорожно сглотнула.

— Ты уже выпил целую бутылку… А впрочем, я знаю, где есть еще одна, — вдруг придумала она.

Джим попытался встать на ноги, но не смог.

— Ноги, — сказал он хныкающим тоном. — Что-то не то с ногами…

— Я подглядела, как конюх прятал бутылку в одной из клеток. — Она шагнула поближе к двери. — Я схожу за ней.

Джим тяжело поднялся на ноги и, пошатываясь, поманил Викки к себе пальцем.

— Ты хочешь надуть меня… Я пойду… с тобой. Дай руку!..

Викки приблизилась на несколько шагов. Поскольку он не делал никаких попыток ударить ее, она подставила ему плечо, и Джим повис на нем всем своим весом. В ноздри Викки ударил нестерпимый запах перегара, но она не совершила прежней ошибки и не показала, как ей противно. Она хотела напомнить Джиму, что он без штанов, но побоялась пробудить в нем прежнюю ярость. Вдвоем они кое-как добрались до двери, спустились по ступенькам и заковыляли по дорожке, ведущей — к зверинцу.

В зверинце было темно, лишь перед входом горела тусклая лампочка. Напротив — в фургонах, вагонах и переоборудованных автобусах — свет в окнах почти не горел: циркачи, пользуясь выходным днем, ходили сейчас по магазинам, сидели в кинотеатрах или ресторанчиках. Никто не мог заметить, как Викки, взяв Джима за руку, повела его вверх по металлической лесенке внутрь пустой клетки.

Она сгребла в углу свежую солому, посадила на нее Джима, а затем, не спуская с него глаз, стала пятиться к выходу. Она ждала, что он станет требовать обещанную бутылку виски, но вместо этого Джим завалился на солому, бормоча, что хочет чуть-чуть вздремнуть. Когда Викки вышла из клетки и заперла за собой дверцу, он уже начал похрапывать.

Вернувшись в фургон, Викки быстро упаковалась, но думать по-прежнему ни о чем не могла. Разбитая губа давала о себе знать резкой пульсирующей болью. Спрятав в карман ключ от автоматического замка, она подошла к зеркалу и вгляделась в него. Правая половина лица опухла, как от флюса, и начала синеть, а губа напоминала оладью. Из ранки все еще сочилась кровь.

Промыв ранку, Викки наклеила на губу пластырь, чтобы остановить кровь, а потом, сообразив, что без денег она все равно никуда не сможет пойти, обыскала куртку Джима, затем его джинсы. В куртке нашлась мелочь, в джинсах — бумажник и несколько долларов.