Вихри волшебства - [11]

Но самым ужасным, как подумалось Муру, пока он садился, был висевший в воздухе запах болезни и старости и то, что, несмотря на всю эту белизну, повсюду таилась тьма. В углах было как-то серо и сумеречно. Мур не сводил глаз с узких, оплетенных вздутыми венами рук Габриэля, сложенных на белом покрывале, рук настоящего чародея, — потому что во всей комнате если и было что-то нормальное, так это они, — и от души надеялся, что визит не затянется.

— Ну что не, юный Антонио, — начал Габриэль — его бледные губы так пересохли, что Мур не мог на это смотреть. — Я слышал, что волшебство у вас получается лучше всего, если вы используете чужие заклятья.

Тонино робко покивал:

— Думаю, да, сэр.

Мур все глядел на неподвижные сложенные руки Габриэля и готовился к беседе о теории магии на добрый час. Однако, к его удивлению, разговор о непонятном продлился едва минут пять.

— В таком случае, — говорил Габриэль, — я, с вашего позволения, проделаю небольшой эксперимент. Очень небольшой и совсем простой. Как вы видите, я сегодня чувствую себя нехорошо. Мне бы хотелось посредством слабого колдовства попробовать сесть, но я полагаю, что без вашей помощи мне это не удастся. Согласитесь ли вы мне поспособствовать?

— Конечно, — ответил Тонино. — А подойдет ли... подойдет ли для этого заклинание силы? Мне придется петь, если вы позволите, поскольку в Каса Монтана колдуют именно так...

— Разумеется, — заверил его Габриэль. — Как только вы будете готовы.

Тонино откинул голову и запел — к удивлению Мура, очень мило и мелодично и, кажется, по-латыни, а руки Габриэля шевелились на покрывале — еле заметно. Когда песня окончилась, подушки вокруг Габриэля вспухли пышной грудой, которая подпихнула старика в спину и усадила его. А потом подушки подтолкнули его еще чуть-чуть и слегка опали, а Габриэль уселся сам по себе, совершенно устойчиво.

— Молодец! — похвалил Габриэль. Он был в очевидном восторге. По резким скулам разлился блеклый румянец, а глаза со дна впадин сверкнули. — У вас, молодой человек, весьма сильные и необычные способности. — Он нетерпеливо повернулся к Эрику: — Теперь я хочу поговорить с вами, Эрик. Это очень важно, В сохранности ли ваши оставшиеся жизни? У меня есть причины полагать, что кое-кто жаждет их заполучить. И мои тоже.

Мур вспомнил о некоей картонной книжечке со спичками, половина из которых была уже сожжена.

— Ну, в общем, Крестоманси запер их в сейфе в Замке и наложил всякие заклинания... Им там хорошо.

Глаза Габриэля блеснули, всматриваясь в даль, — он тоже поглядел на жизни Мура.

— Это правда, — кивнул он. — Они в надежном месте. Но должен сказать, что пока вторая жизнь Кристофера хранилась в этом сейфе, я не переставал тревожиться. Видите ли, я поместил его последнюю жизнь в золотое колечко и запер туда, — было время, когда Кристофер терял едва ли не по жизни в неделю, и вы лее понимаете, в таких случаях приходится что-то предпринимать, — но для меня стало большим облегчением, когда он женился и можно было вручить его жизнь Милли в виде обручального кольца. И я бы предпочел и даже настаивал, чтобы ваши жизни оберегали столь же ревностно. Ведь спички так недолговечны.

Мур это понимал. Но в то же время ему казалось, что лучшего стража, чем Крестоманси, на свете просто нет.

— А кто их ищет, как вы думаете? — спросил он.

— Это очень странно, — ответил Габриэль, по-прежнему глядя вдаль. — Единственный человек, соответствовавший формам магии, которые я ощущаю, умер более двухсот лет назад. Чародей, известный под именем Норман Таррантул. Он был из последних по-настоящему злых волшебников.

Мур уставился на Габриэля, который все глядел вдаль, словно костлявый старый пророк. Тонино по ту сторону кровати тоже не сводил глаз с Габриэля и, судя по его виду, боялся не меньше, чем Мур.

— А почему, — хрипло спросил Мур, — вы считаете, что это кто-то из прошлого?

— Поскольку... — начал Габриэль.

Тогда-то и случилось то, чего Мур так боялся.

Лицо Габриэля де Витта внезапно утратило всякое выражение. Подушки у него за спиной медленно осели, и старик теперь снова лежал. И тут стало видно, как призрачный Габриэль де Витт как будто бы вылезает из самого себя. Высокий старик в длинной белой сорочке выбрался из старика, лежавшего на кровати, и некоторое время постоял, переводя печальный взор с Мура на Тонино, а потом ушел куда-то далеко, причем эта даль странным образом не относилась к белой комнате.

Оба мальчика повернули головы, чтобы посмотреть ему вслед. Мур обнаружил, что сквозь очертания уходящего старика видны и Тонино, и ландыши на ночном столике, а потом и угол белого шкафа. Уходя, старик становился все меньше и меньше, а потом растворился в белой дали.

Мур сам ужасно удивился, что сдержался и не завизжал, — хотя он и вправду чуть не завизжал, когда снова посмотрел на того Габриэля де Витта, который лежал в постели, и обнаружил, что лицо у него посинело и еще сильнее осунулось, а рот открывается все больше и больше. Мур онемел и не мог шелохнуться, пока Тонино не прошептал:

— Я видел тебя сквозь него!

Мур нервно сглотнул.

— И я. Я тоже тебя видел. Это почему?